Проказа с Ренуаром распадалась на две части: кражу и обнаружение украденного. Первая увенчалась полнейшим успехом, заставив мистера Элиота лечь спать человеком не только обескураженным, но и почти сломленным. Зато вторая обернулась фиаско. Замысел состоял в том, чтобы повергнуть мистера Элиота в еще более глубокое смятение, нанеся оскорбление Белинде. Этого эффекта пытались добиться, небрежно подбросив купальщицу Ренуара в спальню простого лакея. Ничего вульгарнее придумать невозможно, но как раз из самой вульгарности этого акта мистер Элиот, как теперь выяснилось, почерпнул новые силы для возвращения к устойчивому душевному состоянию. Подобные выходки находились так далеко от сферы его собственных интересов, оставались настолько чуждыми его сознанию, что он не мог взять на себя хотя бы часть ответственности за них. Отсюда следовала ошибочность всех его недавних метафизических экзерсисов, которые, что ни говори, служили источником для тревог. Любые творившиеся вокруг странные вещи оказались всего лишь дурацкими шутками, имевшими вполне рациональные объяснения. Мистер Элиот, хотя и не самым прямым путем, пришел к выводу, напрашивавшемуся изначально: его кто-то пытался разыгрывать и высмеивать. Поразительная устойчивость к стрессам восторжествовала, и сейчас он отмел все посторонние мысли и страхи, сосредоточившись на прозаических бычках Ласлета. По совершенно верному замечанию Кермода, все вернулось к исходной позиции.
Эплби повторно оценил свою попытку психологически реконструировать ситуацию и счел ее удовлетворительной, по крайней мере на данный момент. Но не все проблемы и загадки оказались решены. Наиболее таинственным, пусть и не самым насущным для поисков ответа, вопросом оставался источник непостижимых знаний шутника. Ему было известно, например, что одно время мистер Элиот размышлял над идеей романа «День Рождения», сюжет которого, помимо прочих поворотов, включал в себя манипуляции с освещением в доме, использование наркотического вещества, некие действия, связанные с картиной, а также, вероятно, оставленные под окном следы. И все эти элементы загадочный незнакомец включил в реальное воплощение придуманной истории. Но ведь сам мистер Элиот во всеуслышание говорил, что ни единого фрагмента из задуманного произведения не перенес на бумагу. И, вероятно, имелись другие примеры странного предвидения, проявленного шутником, но, к величайшему сожалению, хозяин Раст-Холла уклонялся от разговора на эту тему, а потому вытянуть из него прочие подробности было бы трудно. В чем же крылось объяснение?
Но в первую очередь следовало рассмотреть другую проблему сугубо практического свойства. Дурость-Холл, Холл Дурости, Глупость-Холл. Неужели мистер Элиот дал подобное название дому, где происходит действие романа «Полуночное убийство»? И если так, то чего следовало ожидать? Не складываются ли обстоятельства таким образом, что, отразив преднамеренную и изощренную атаку на свое здравомыслие, мистер Элиот поставил себя перед иной и гораздо более грозной опасностью? Разобраться в этом можно, только выяснив, насколько серьезно противостоявшее ему зло и как далеко готов пойти злоумышленник. А до тех пор оставалось лишь гадать на кофейной гуще.
Исходя, прежде всего, из этих соображений, Эплби продолжил разговор с Боулзом. И первый вопрос ему подсказали последние слова дворецкого, все еще эхом звучавшие в сознании.
– Великодушная доброжелательность мистера Элиота, – серьезно произнес он, – не могла не снискать ему всеобщую любовь обитателей дома.
– Вне всякого сомнения, мистер Эплби.
Не клюнув на столь откровенно заброшенный крючок, Боулз ухитрился всем своим видом показать, что замечание Эплби делало честь его собственному благородству, но едва ли свидетельствовало о знании истинной природы человеческих характеров.
– И тем не менее он сумел нажить себе врага, о чем свидетельствуют направленные против него злонамеренные и крайне досаждающие ему трюки.
– Ваша правда, сэр, – кивнул Боулз с глубокомысленным видом человека, понимающего, что обмен банальностями составляет неотъемлемую часть общения. – Признаюсь честно, мистер Эплби, мне никогда не казалось, что хозяин получает большое удовольствие от подобных празднеств. Он склонен к уединению, сэр. И эта склонность распространяется на его выбор книг и писателей, помимо прочего. Ему нравятся живые книги уже ушедших от нас авторов, если мне будет позволено так выразиться. А не наоборот. – И Боулз, которому, казалось, было невдомек, какую уничижительную характеристику он только что дал литературным пристрастиям хозяина, с мрачным видом покачал головой. – Вот почему я считаю бесспорным, что это принесло огромные блага для Раст-Холла, но в итоге не могло закончиться ничем хорошим.
– Вы имеете в виду, что, изменяя своим истинным вкусам, мистер Элиот писал книги в популярном среди обывателей жанре?
– Именно это, мистер Эплби. Здесь я не в состоянии сохранять беспристрастие и не скрываю этого. Ничего подобного не происходило в семьях, где я служил прежде. Еще юношей я попал в Скамнем-корт, и герцог порой позволял себе выпускать монографии о различных породах рыб. Но, согласитесь, это не совсем одно и то же. А маркиз Кинкрэй, являвшийся, как вам должно быть известно, наследником герцога, действительно опубликовал однажды книжку стихов. Но потому его и считали странным, бедного джентльмена, и отправили в своего рода ссылку губернатором какой-то отдаленной колонии. И сомневаюсь, чтобы…
– Стало быть, вы считаете, – беззастенчиво прервал Эплби эти воспоминания об аристократах, – что виновника следует искать среди людей, с которыми мистер Элиот сошелся через свои книги? Между тем мой опыт подсказывает, что такого рода проблемы гораздо чаще коренятся в отношениях между членами семьи.
– Справедливое замечание, сэр.
Эплби уже хотел на этом закончить разговор, но все же сделал последнюю попытку подойти к вопросу прямо и без околичностей.
– Как вам известно, я – офицер полиции, хотя нахожусь здесь неофициально. И меня снедает предчувствие, доверяйте ему или нет, что неприятные происшествия в Расте еще далеко не закончились и могут принять куда более серьезный характер, чем все, случившееся здесь до сих пор. А посему считаю необходимым собрать как можно больше информации в самые сжатые сроки. Сам по себе дом и его обитатели являют собой нечто не совсем обычное. Поэтому я бы хотел, чтобы вы рассказали мне все, что сочтете нужным, об истории этой семьи.
На мгновение лицо Боулза отразило обуревавшие его сомнения. Однако маленькая речь Эплби была составлена и произнесена в такой искусной манере, что произвела на дворецкого должное впечатление. Он откашлялся, прочищая горло.
– Боюсь, не наделен в нужной степени даром рассказчика, сэр, но постараюсь сделать все, что в моих силах. На самом деле я не столь уж многое могу вам поведать. Или скорее попросту недостаточно много знаю. Но, думаю, правильнее всего начать с истории титула баронета.
Эплби с готовностью подтвердил: да, это, безусловно, самая подходящая исходная точка для рассказа.
– Тогда должен сразу информировать вас, что хотя Элиоты обитали в Расте с незапамятных времен, баронетство – нечто относительно новое. Как сам по себе титул, так и его связь с особняком и усадьбой в целом. Насколько я понимаю, не все баронеты могут отнести себя к старинной аристократии. Этот титул введен достаточно поздно. От герцога Хортона я не раз слышал шутку, что баронеты и приказчики в магазинах появились примерно в одно и то же время. Но как бы то ни было, – Боулз, вероятно, сам понял, что его прошлая служба у более выдающихся господ не должна мешать течению повествования, – а первый баронет Элиот появился чуть больше ста лет назад, и усадьба, принадлежавшая ему, находилась в Камбрии, то есть на значительном удалении от Раста. Первым владельцем Раст-Холла стал сэр Джервейс – дедушка мистера Элиота, а также сэра Руперта и мистера Арчибальда. Его предки на протяжении трех поколений вообще ничем не владели. Этот самый сэр Джервейс перебрался в Раст и вскоре умер. Это случилось в конце правления Старой королевы
[92]. У него было четверо сыновей: сэр Герберт, ставший отцом сэра Руперта; Тимоти, от которого родились Герберт, Чарльз и Джон; Джон – отец Тимоти и нашего мистера Ричарда; и Чарльз, приходившийся отцом мистеру Арчи, то бишь сэру Арчибальду, как положено его величать сейчас. Надеюсь, мистер Эплби, я пока излагаю все достаточно ясно?
