Это был доктор Буссеншут. Странно одетый в бриджи и старую, отделанную кожей охотничью куртку, он стоял на обочине дороги и дружески их приветствовал, одновременно призывая остановиться. Когда машина затормозила, он приблизился, сдернув с головы твидовую кепку, к которой были прицеплены две яркие мушки для рыбной ловли, популярные, как определил бы эксперт, в девяностых годах девятнадцатого века. Его расплывшееся в радостной улыбке лицо появилось в окне кабины.
– Есть люди, – начал Буссеншут свое обращение, явно заготовленное загодя, – которым нравится шуршание шин, мощные моторы и пыль дорог. Но я в душе романтик. – Он неопределенно махнул рукой в ту сторону, откуда пришел. – И потому предпочитаю пешие прогулки среди полей и нив, покрытых дивными коврами из сочных трав.
Мистер Элиот просиял в ответ.
– Я и сам большой поклонник Купера, «который петь мечтал бы с Горацием великим».
Мистер Элиот ухитрился не только определить источник цитаты Буссеншута, но и нашел единственную строчку Поупа, содержавшую ссылку на него. Эплби почувствовал, что один способен по достоинству оценить этот обмен литературными любезностями, и пожалел, что в машине нет Арчи, который бы его дополнил. Но наверняка поэзия так и витала вокруг virtuoso и curioso из аббатства Шун. Тимми, Белинда и Патришия остались совершенно равнодушными – прекрасное для одного поколения неизменно представляется поверхностным и глуповатым для другого. Но поэтические аллюзии Буссеншута, как сразу выяснилось, имели и чисто практический смысл. Он отпустил еще несколько шуток по поводу любителей езды на автомобилях, а затем предложил желающим подышать ноябрьским воздухом и проделать оставшуюся часть пути до аббатства пешком, почему-то пребывая в твердой уверенности, что эта идея особенно придется по душе Уинтеру.
Но Уинтер явно испытывал сомнения. Как показалось Эплби, он посмотрел на Буссеншута с легкой тревогой человека, знавшего про возможные скрытые мотивы приглашения и быстро прикидывавшего, не чревата ли прогулка не слишком привлекавшим его разговором.
– Более того, – продолжил соблазнение Буссеншут, – я располагаю новой информацией, обсуждение которой станет увлекательным дополнением к наслаждению красотами природы. Речь идет о нашем коллеге Бентоне. – И хотя эта ремарка адресовалась Уинтеру, Буссеншут бросил исполненный дружеского участия взгляд на Тимми, словно сожалея, что тому не представится редкий шанс послушать разговор о происходящем в стенах закрытой для студентов профессорской гостиной. – Мне кажется, моя идея едва ли привлечет кого-то еще. – Он бросил беглый взгляд на Эплби и решил распространить приглашение и на него. – Хотя я с удовольствием взял бы в нашу компанию третьего любителя сельских тропинок.
Он сделал паузу, дожидаясь реакции остальных пассажиров. Потом открыл заднюю дверцу, замаскировав откровенное нарушение приличий мнимым желанием ближе пообщаться с миссис Моул.
– Надеюсь, милая леди, вы получаете только хорошие новости от своего брата, посвятившего себя служению Богу. Не могу выразить, как скучаем мы в Оксфорде по уважаемому епископу Удонги!
Продемонстрировав светскость и осведомленность одновременно, Буссеншут пронаблюдал, как Уинтер и Эплби выбрались наружу, и, отбросив всякую учтивость, захлопнул дверцу и с радостной улыбкой выдал, возможно, весь свой словарный запас из иностранного прощального лексикона:
– Au revoir, a rivederci, auf wiedersehen!
И стоял, воздев над головой невесть откуда взявшуюся рыбацкую кепку, пока машина не скрылась за ближайшим поворотом. «Подобным жестом, – подумал Эплби, – полковник Детлепс мог бы прощаться с кортежем королевской семьи».
С видом человека, желавшего поскорее получить хоть что-то от не слишком приятного мероприятия, Уинтер пересек дорогу и вступил на тропу, шедшую через поле.
– Как я понимаю, идти остается мили три, не больше, – сказал он. – Так что самое время даже для вас, ректор, поделиться обещанной информацией.
– Я пережил самое настоящее приключение, – сразу отозвался Буссеншут.
Жертвы определенного насилия с его стороны невольно взглянули на Буссеншута, ожидая продолжения.
– Но прежде, – пустился в теоретизирование Буссеншут, осторожно обходя свежую коровью лепешку, – давайте разберемся, что мы подразумеваем под термином «приключение»? И не стоит ли нам задуматься над идеей приключения как таковой. Не является ли она в своих нынешних проявлениях чем-то совершенно новым – еще одним из симптомов зла, повсеместно проникающего в нашу жизнь?
Теперь Эплби понял значение последней фразы, произнесенной Уинтером. Очевидно, молодой ученый хорошо знал способность своего босса к продолжительным беседам ни о чем и не желал выслушивать его монологи только для того, чтобы изобразить из себя внимательного и послушного ученика, умудренного опытом старейшины колледжа.
– И на эту мысль, – продолжил Буссеншут, – навело меня дело Бентона. Приключения ума, интеллектуальное любопытство, которым мы так гордимся. Не является ли оно производным от нашей неспособности полнокровно существовать в его обыденном контексте? Уловить и пережить момент, когда мы естественным образом сталкиваемся с каким-то явлением? Удовлетворение от таких моментов обходит нас стороной, скрыто от нас, и в этом смысле мы обделены, здесь кроется причина нашего частого несоответствия требованиям реальности. – Он обвел окружающий пейзаж жестом слепца, попавшего в картинную галерею. – Перед лицом текущей действительности… Бог мой! Простите, но я совершенно забыл, что послужило первоначальным толчком к этим моим столь интересным размышлениям.
– Бентон, – мрачно напомнил Уинтерс.
– Точно, Бентон. Я лишь хотел сказать, что загадка нас интригует, пока видится с некоторой дистанции. Найдите разгадку – что удалось сделать мне – и у вас сразу же возникнет вопрос: а стоила ли она затраченных усилий? И ты понимаешь то, что, несомненно, отлично осознает наш друг Элиот в процессе создания своих остросюжетных книжек. Само путешествие гораздо интереснее конечного пункта, к которому приводит.
Эплби оценил изощренное красноречие Буссеншута. Оно заслуживало наивысшего балла, по крайней мере за умение держать слушателя в напряжении до самого конца.
– Значит, вы действительно сумели решить задачу, заданную нам Бентоном? – осторожно спросил Уинтер. – И уверены, что не придумали мнимую разгадку?
Но Буссеншут пропустил его вопрос мимо ушей.
– Насколько я понимаю, мистер Эплби, вы еще не знакомы с Хорасом Бентоном?
– Знаю только, что это ученый, – сдержанно ответил Эплби, – чье имя не раз произносилось в моем присутствии.
– Как, разумеется, и его так называемый «Кодекс». Крайне прискорбный случай. Но небольшая проблема, с которой мне пришлось столкнуться, прояснится в ходе моего рассказа о поиске решения. Надеюсь, Уинтер, она и вас чрезвычайно интересует, не так ли?.. Но, впрочем, вот и Аббатство.
Они оказались на краю небольшой возвышенности, с которой открывался вид на аббатство Шун. Мистер Джаспер Шун, что уже неоднократно подчеркивалось, являл собой просвещенного любителя священной старины, но особое предпочтение отдавал всему, связанному с восемнадцатым столетием – эпохой, особенно благоприятной для таких же, как он сам, virtuoso и curioso. Этим и диктовались формы импозантной усадьбы, ради созерцания которой Буссеншут оборвал свой рассказ в самый напряженный момент.
