Эплби так и не понял, к кому обращался Буссеншут: то ли к Уинтеру, то ли к собственному отражению в пруде.
2
Мастерство ландшафтного дизайнера состоит в том, чтобы, используя элементы, созданные природой, скомпоновать из них красивую и уравновешенную композицию, уподобляясь художникам, проделывающим практически то же самое на холстах. А потому в своей наиболее сложной разновидности ландшафтное садоводство способно создать целую картинную галерею, где потрясающие пейзажи плавно сменяют друг друга. И зритель переходит от одной точки обозрения к другой, имея возможность насладиться естественными картинами, созданными по всем законам и в соответствии с лучшими канонами изобразительного искусства. Но не менее важно, насколько умело проложена тропа для подобных прогулок, как замысловато она то взбирается на пригорок, то опускается в лощину, проходя сквозь рощу, мимо поросшей мхом груды камней, через свет и густую тень, добавляя ко всему прочему эффекты неожиданности и контраста. Именно на основе работы таких мастеров в современном мире создали необыкновенно живописные железнодорожные маршруты и водные пути, пролегающие захватывающими дух ущельями, пронизывая встающие на пути непроходимые горы туннелями – истинными чудесами инженерного таланта. Вот и в воображаемом восемнадцатом столетии мистера Джаспера Шуна подобные чудеса плотно размещались на сравнительно ограниченной территории, а по хитроумно проложенным тропинкам можно было бы скитаться часами, даже не догадываясь, что проделываешь многомильный путь по кругу, а не удаляешься от аббатства все дальше и дальше.
Эплби, шагая вместе Уинтером по спиралевидным тропам аббатства Шун, внезапно обнаружил символическую связь их прогулки под руководством Буссеншута с расследованием, которым сейчас занимался. В деле Паука тоже порой возникало ощущение, что ходишь по плохо различимой тропе, вьющейся по кругу и позволяющей с разных точек видеть отдельные аспекты чего-то смутного, расположенного в центре композиции. Посетило Эплби и чувство, что поле его деятельности на самом деле намного уже, чем казалось, а пути следствия лишь представлялись разделенными огромными расстояниями, и существовал способ перейти с одного на другой, всего лишь прорубив дверь через призрачные заросли и помехи с помощью топора, которым призван служить опыт хорошего детектива. В процессе прогулки с Буссеншутом и Уинтером таким видным почти отовсюду центром становилось само аббатство, внезапно возникавшее то слева, то справа, то прямо перед ними в виде нелепой фантазии из камня. И Эплби, не склонный сразу отвергать не совсем логичные умозаключения, доверявший порой не только интуиции, но и неожиданной фантазии, лишь укрепился в подозрении, что ключ к странным происшествиям в Расте мог самым загадочным образом обнаружиться в монструозном сооружении, куда он сейчас и стремился попасть.
– Теперь я окончательно понял, – заявил Буссеншут, – что мы подходим не с той стороны. Этот вид на здание – если только можно охарактеризовать таким простым словом как «здание» потрясающий архитектурный монумент, ставший истинным достижением нашего друга Шуна, – мне совершенно не знаком. Это бы не имело особого значения, если бы Шуна до такой степени не выводили из себя непредсказуемые перемещения гостей по территории усадьбы. Сам он объясняет это тем, что среди охранников попадаются весьма суровые люди, и его беспокоит наша собственная безопасность в случае столкновения с ними при неблагоприятных обстоятельствах. Но поскольку прямо перед нами одно из крыльев особняка, думаю, мы можем ничего не опасаться.
И, чтобы укрепиться в своей уверенности, Буссеншут – погрозил кулаком ни в чем не повинному павлину, распустившему хвост на соседней лужайке, и повел своих – спутников по покрытой гравием дорожке, которая упиралась в ступени, поднимавшиеся к поросшему плющом портику крыльца, имевшего не слишком гостеприимный вид.
– Готика, – прокомментировал Буссеншут, – всегда выглядит торжественно и величаво. Подобное наблюдение уже давно сделал Китс. Но, однако же, трудно удержаться от замечания, что псевдоготика смотрится зловеще. Взгляните, к примеру, на эти узкие окна слева от портика. Витражи в них неизбежно казались бы ужасными, а резьба по камню грубой. Но в целом у меня вызывает отторжение даже не эстетическая сторона вопроса. Не будучи реально средневековым, все здесь выглядит чрезвычайно moyenâgeuse
[113]. Или, прибегая к популярному обывательскому выражению, мне это действует на нервы.
– Отчасти в этом виноват плющ, – вставил замечание Уинтер. – Он чересчур разросся и навевает воспоминания о ведьмах, грабителях и других наших детских страхах. Но такой эффект создает и полная запущенность этой части дома, ее странная уединенность.
– Вероятно, – вмешался Эплби, разделявший впечатление, что место и впрямь немного пугающее, но уставший от идей, которые спешили выдвинуть его друзья-академики по любому поводу, – нам следует обойти дом и добраться до его центральной части и главного входа.
Но Буссеншут снова командирским жестом поднял вверх руку.
– Ведьмы, грабители, а еще вы забыли о страшных и кровожадных животных. Но мы ведь больше не дети. Прежде чем отступить, нам следует, по крайней мере, посмотреть, что это за дверь. Проход через нее может вести к более знакомым мне помещениям.
Они поднялись по ступеням и оказались в сырой тени портика. Массивная, обитая гвоздями дверь поддалась, когда Буссеншут толкнул ее. Они ступили в тесную прихожую с еще более крепкой, так же обитой гвоздями дверью, напоминавшей иллюстрации к романам Вальтера Скотта. Она тоже легко открылась, и они вошли в удлиненной формы вестибюль с открытыми деревянными балками потолка. Здесь в некоторых прорезях окон-бойниц действительно виднелись нелепые витражи, но в концах вестибюля располагалось по нормальному большому окну, наполнявшему комнату холодным, ярким светом. Сразу прояснилось и назначение помещения. Это был капитул средневекового собора, превращенный в современный зал заседаний.
На выложенном камнем полу, действительно казавшемся истоптанным ногами многих поколений обутых в сандалии людей, стоял длинный полированный стол с тридцатью обитыми кожей креслами, тридцатью бюварами в кожаных переплетах, тридцатью сверкающими бронзовыми письменными приборами и с тридцатью же пепельницами матового металла, изготовленными из аккуратных срезов ручных гранат-лимонок. В целом же зал, хотя и представлялся всего лишь частью храма торговли, навевал атмосферу тревожного ожидания, как занавес над невидимой сценой или интерьер зачарованного замка из старой сказки.
Их взгляды устремились на стену. Прямо перед ними, ярко выделяясь на тусклом фоне камня, висело блестяще выполненное и очень реалистичное изображение ангелов Монса, заряжавших пушки
[114]. По обеим сторонам от этой картины располагались серии сделанных с воздуха фотографий разрушенных городов, причем каждую сопровождала табличка с описанием технических подробностей. А крайними с обеих сторон были таких же размеров снимки все еще существующих зданий: Британского музея и Библиотеки конгресса США.
