Но Уинтера не так просто было смутить и остановить начатую им беседу.
– Сексуальное вожделение. До чего же это знакомо и понятно каждому. Мимолетное и спорадическое, как почти все, чем мы окружены в своей жизни! Но вот то, что вы так нервно переименовали в «лубо́в», – иное, гораздо более сложное чувство, способное порой удивлять нас своей продолжительностью и постоянством. Фактор избирательности… – Он жестом привлек к разговору сначала Патришию, а затем и Эплби. – Фактор избирательности на глубоко подсознательном уровне дает о себе знать с необычайной силой, заставляя нас вроде бы вполне осознанно делать самый невероятный выбор, отвергая очевидные кандидатуры, толкает на непростительные измены, равно как и на необъяснимую верность избраннику. Вы согласны со мной, Оверолл?
Как и в случае с насмешками над мисс Кейви за завтраком, Уинтер намеренно переводил невинный разговор в целенаправленно лукавое русло. Он хотел завладеть вниманием Оверолла и пустил в ход все свое красноречие.
– И странности, сопровождающие подобные процессы, формируют основу для двух третей мировой беллетристики. Потому что странно ведущая себя женщина задевает тайные струны в умах читателей, заставляет обратиться к собственному опыту чуть ли не со времен школы, жадно следить за превратностями и похождениями ее смятенной души. А все потому, – он кивнул в сторону Шуна, поглощенного комментариями к своим письмам, – что мы и в реальной жизни знаем примеры прекрасной любви или унижений, осад непреступных крепостей и их сдачи, смертельной скуки, до крайности запутанных отношений, даже истинных трагедий. Причем наш хозяин стал обладателем самых ярких тому документальных свидетельств, какие только можно было купить за деньги от торговли фильмами «Дримуорлд» и медицинским опиумом.
Затем он по-дружески взял Оверолла за руку.
– Кстати, не хотите потихоньку сбежать от этого драгоценного любовного мусора и что-нибудь выпить?
Его попытка легкомысленной болтовни имела эффект, противоположный ожидавшемуся. Возможно потому, что пустопорожний вздор, который нес Уинтер, лишь усилил одолевавший Оверолла ужас, или не эти речи привлекли благодарных слушателей и он вознамерился тоже найти свою аудиторию, только Гиб Оверолл начал действовать. Он взял с витрины ближайшее к нему письмо и стал им размахивать. Он закричал. Оверолл кричал на втором этаже Длинной галереи Шуна. А Длинная галерея Шуна оказалась на редкость удачным местом для громких звуков.
Он кричал, потому что был неудачником, автором дешевых романов, упорно не желавших продаваться. Он кричал, потому что завидовал и негодовал, потому что боялся будущего, поскольку завтра ему могло стать страшнее, чем сегодня. Он кричал, ибо обозначенный Уинтером фактор подсознательного диктовал ему сейчас именно такую форму протеста, столь экстравагантную попытку напомнить о своем существовании. Это было слишком очевидно, чтобы не вызывать неловкости. Но демарш Оверолла имел и скрытый подтекст, производивший угнетающее, однако сильное впечатление. Сквозь его бессвязные возмущенные крики словно прорывались голоса Чаттертона и Бернса, агония нищих литераторов, которую Шун так славно систематизировал и запер в тюрьмах из целлофана, пергамента и марокканской кожи переплетов. И на какое-то мгновение этот угрюмый нездоровый человек с несостоявшейся судьбой стал на свободный голос английской литературы, который за огромные деньги купил и попытался спрятать за стальными дверями сейфов Шун.
Все быстро закончилось. Уинтер поспешно, но с совершенно неожиданным для него тактом отвел Оверолла в сторону и успокоил. Гости, воспринявшие случившееся как мимолетную странность, горячо обсуждая удовольствие и новые познания, полученные во время осмотра коллекции, мелкими группами загружались в лифт и спускались на лестничную площадку этажом ниже. Шун повернул в замочной скважине последний ключ, выключил свет и убедился, что внешняя дверь тоже надежно заперта и поставлена на сигнализацию. Лучшее из написанного в Англии, самые глубокие мысли ее наиболее блестящих умов – все это снова спряталось за броней из крепкой стали под охраной гиен Шуна, которые теперь, наверное, расслабились и заняли более привычное положение, нежели стойка на задних лапах. Внизу был подан чай, который пили в атмосфере трепетной тишины и одновременно облегчения, обычно следовавшей за успешно и красиво проведенной церемонией похорон.
5
– Готовится убийство, – произнес Эплби.
Доктор Чоун аккуратно поставил чашку на поднос, который слуга как раз проносил мимо, и изобразил на лице терпение, но лишь в той степени, в какой оно являлось непременным атрибутом его профессии.
– Но мой дорогой… э-э… инспектор, разве не то же самое вы предсказывали прошлой ночью и ваши опасения оказались безосновательными? Если что-то и готовится, почему вы уверены, что это не всего лишь очередная грубая шутка?
– Для моей уверенности имеются все основания. Шутки больше не достигают цели. А значит, нас ждет реальное убийство.
– Но это же ужасная новость. – Голос Чоуна не выдавал ни малейшего волнения. – Выходит, наш бедный друг мистер Элиот будет все-таки повешен или лишен жизни иным способом?
Эплби посмотрел на Чоуна с откровенным изумлением.
– Элиот? Бог ты мой, нет, конечно. Элиоту ничто не угрожает. И, как я сейчас понимаю, он был в полнейшей безопасности с самого начала. Его смерть совершенно не нужна нашему злодею-шутнику. Этим вечером умрет кто-то другой.
– Могу я поинтересоваться, кто именно?
– К сожалению, этого я не знаю. Вероятно, сэр Руперт. Ведь это ему угрожали расправой ровно в девять часов. Или жертвой может стать один из друзей достопочтенного Бе́ды.
Чоун насупился.
– Мне кажется, вам нравится выдвигать странные гипотезы. Не хотите же вы всерьез убедить меня, что логическим продолжением серии прискорбных событий, свидетелями которых мы стали в Раст-Холле, явится убийство одного из соратников нашего хозяина в аббатстве? Человека, с кем мы, возможно, даже не знакомы?
– Убийство готовится. Кто окажется жертвой, я не знаю. Зато мне известна причина.
– Тогда, быть может, вам ведомо имя убийцы?
– Ответ, увы, снова отрицательный. У меня есть подозрения, но они не до конца меня удовлетворяют.
Вот теперь натянутое терпение Чоуна трансформировалось в пристальное внимание к словам собеседника.
– Сомневаюсь, чтобы когда-либо прежде мне доводилось слышать более экстравагантное заявление. Вы знаете, что должно произойти, но понятия не имеете о личностях главных действующих лиц?
– Именно так.
– И вы полагаете, что требуется моя помощь?
– Да. В основе таинственных событий лежит загадочное ясновидение шутника. Вы нашли объяснение этому, предполагая, что Элиот сам устраивает трюки, направленные против себя. Однако дело с убийством свиньи…
Чоун резко кивнул.
– Не стану спорить. Это событие напрочь опровергло справедливость моей теории. Могу лишь сказать, что вам и карты в руки, если можете предложить нечто более правдоподобное.
