– Нет сомнений, что я пережил опасное заболевание. Оно повлияло на мою память. Я совершенно не помню, что встречался там с Шуном. Но…
– Вот именно! Шун чувствовал себя почти в полной безопасности. А теперь вообразите себе, в какое волнение он пришел, когда многие годы спустя Белинда рассказала ему, что отец пишет роман под названием «Смерть в пустыне»! Почему он избрал такую тему? Не потому ли, что глубоко похороненные в его памяти подробности реальных событий начали всплывать на поверхность? А если это стало простой случайностью, то какие воспоминания могла оживить работа над книгой?
В «Трибуне» воцарилось зачарованное молчание. Питер Хольм, сидевший на стуле рядом с камином, подался вперед и смотрел на Эплби совершенно пораженный; стоны мисс Кейви прекратились и перешли в глубокие вздохи и всхлипывания. Руперт Элиот продолжал сидеть в кресле, но было заметно, как временами по его телу пробегает дрожь. Арчи уставился перед собой тем же неподвижным взглядом, каким два вечера назад рассматривал надпись на архитраве в Расте.
– И Шун решил заставить Элиота отказаться от этой книги, как и от написания романов вообще. Уинтер подметил очень точно: все злостные шутки в Раст-Холле можно было проделать извне. А что касается так называемого «ясновидения», то это оказалось как раз проще всего. Мы искали феномену различные объяснения. Обдумывали даже вероятность гипноза. Но не приняли во внимание другое аномальное состояние человеческого ума, которое все объясняло: болезненный бред. И именно отсюда следует, что Шун имел доступ к Элиоту во время болезни, результатом которой стала потеря памяти. Тогда мистер Элиот еще не начал писать романов о Пауке, но фантазии на эту тему, фрагменты будущих сюжетов уже таились в его сознании. И подобных обрывков и фрагментов Шуну оказалось вполне достаточно, чтобы сотворить случившееся в Расте. Информацию же он получил из уст метавшегося в бреду человека.
Эплби сделал паузу, чтобы перевести дух, и Буссеншут воспользовался ею:
– Я, если не возражаете, должен…
– Однако, – снова заговорил Эплби, – попытка прекратить работу над книгами о Пауке провалилась. И тогда Шун перешел к более отчаянным мерам. Он зазвал нас сюда, к себе в гости и организовал охоту на сэра Руперта, по всей вероятности, чтобы сбить со следа. А затем…
Эплби замолк, тонко ощущая драматизм момента.
– А затем план Шуна сработал против него самого. Сэр Руперт, получавший отовсюду угрозы расправы, назначенной на девять вечера, укрылся в защищенном помещении, где располагалась коллекция. Шун подложил туда одну из своих адских машин, торговля которыми давно стала его специальностью. Мистер Элиот должен был подорваться на ней, отправившись туда во второй раз, чтобы вернуть сэра Руперта из его вынужденного заточения. Вероятно, ставка делалась на то, чтобы все мы решили, будто по ошибке убит не тот человек, и мотив преступления так и остался бы невыясненным до конца. Такова могла быть изначальная задумка. Шун, если вы помните, был большим поклонником… – Эплби вдруг резко повернулся к мистеру Элиоту, и Уинтер понял, что сделал он это с тонким расчетом на внешний эффект, – изобретательных криминальных романов.
Мистер Элиот вскочил на ноги:
– Джон, остановитесь, прошу вас! Я…
– Но Шун, – мрачно продолжил Эплби, не обратив на Элиота никакого внимания, – подорвался на собственной взрывчатке. Именно так. Не рой другому яму… И в его смерти есть некая высшая справедливость, которая, как порой кажется, только и существует в оторванном от жизни воображении литераторов. – Эплби перевел взгляд сначала на Буссеншута, потом на Кермода. – Но Шуну никогда больше не строить своих зловещих планов.
– Никогда больше!
Присутствующие вздрогнули. Эплби сыграл свою драматическую роль и умолк. Восклицание издал мистер Элиот, причем так громко, что его голос буквально сотряс стены комнаты.
– Никогда больше я не напишу ни строчки. Все! На этом конец!
– Ну, и дурак! – неожиданно обрушился на кузена Руперт Элиот. – Ты всегда был мягкотелым неженкой. – В его голосе послышалось откровенное презрение. – Неужели ты пожертвуешь многими тысячами фунтов надежного ежегодного дохода только потому…
И в это мгновение комнату словно потряс новый взрыв. Это Эплби со всей мощью обрушил кулак на деревянную поверхность стола, издав страшный грохот.
– Сэр Руперт, – жестко спросил он, – разве не вы неоднократно высказывали пожелание, чтобы ваш родственник прекратил писать свои романы? Или я ошибаюсь? Но теперь вы хотите продолжения работы, потому что получаете неплохой доход с каждой новой книги. Отчего вдруг такая перемена?
Все, находившиеся в комнате, словно окаменели. Только Руперт сделал движение, откинувшись на спинку кресла.
– Так в чем причина, сэр Руперт? Не в том ли, что Шун мертв? Но теперь я могу сообщить вам правду: на самом деле Шун жив и невредим.
Руперта буквально подбросило в кресле. У него отвисла челюсть.
– Вам намекнули, что для вашего же блага лучше отплыть на «Бегонии» в Новую Зеландию девятого числа следующего месяца. Но я бы посоветовал вам теперь ускорить отъезд за океан. Шун жив. Я запер его в стенном шкафу. – Эплби неожиданно рассмеялся. – Увы, ни в какую другую камеру мне посадить его не удастся.
– Вы можете предъявить ему обвинение, – раздался голос Уинтера, – в покушении на мое убийство. Он нанял кого-то, чтобы стрелять в меня около башни.
– О, нет, мой дорогой! Это стрелял сэр Руперт, и метил он в Шуна. Шуну об этом прекрасно известно. – Он снова повернулся к Руперту и сухо сказал: – Так что прислушайтесь к совету опытного человека. Покиньте Англию с ближайшим пароходом. Чем скорее, тем лучше для вас.
Эпилог
Доктор Буссеншут поставил бокал на стол.
– «Смит Вудхаус» позднего ро́злива, – сказал он. – Вино, незаменимое для обильной трапезы.
– Качество портвейна нельзя оценивать по его букету, – заметил Маммери.
– Ко Дню отцов-основателей мы будем пить фонсеку, – произнес Уинтер. – Осталось ждать полгода.
Гул голосов наполнил преподавательскую гостиную. Взгляд Эплби скользнул по лицам соседей за гостевым столом, задержался на суровом докторе Гропере, смотревшем с портрета над камином, различил на противоположной стене изображения других выдающихся выпускников колледжа – Уильяма Чалфонта, Ричарда Лиса, сэра Хэмфри Боуна. На пюпитре в дальнем углу были выложены для обозрения и комментариев коллег-ученых только что поступившие из типографии сигнальные экземпляры «Кодекса», полностью теперь изданного под редакцией доктора Буссеншута. Снаружи доносилась болтовня студентов, горячо обсуждавших новинки кинематографа. А дальше, обрамленный излучиной реки, протянулся, наслаждаясь теплым летним вечером, Оксфорд, часы башен которого синхронно и благозвучно отбивали своими колоколами каждую четверть часа.
– Я слышал, молодой Элиот к концу семестра стал делать большие успехи в учебе, – заметил Буссеншут. – Обычно я не одобряю, когда выпускниками начинают овладевать матримониальные настроения, прежде чем они начнут дальнейшую карьеру. Но, кажется, в этом случае результат может оказаться только положительным. Надеюсь, он остановит свой выбор на Министерстве финансов. – Буссеншут посмотрел на Эплби, словно искал поддержки, и перевел взгляд на Бентона, угрюмо и одиноко сидевшего сегодня за малым столом. – Нам довелось стать участниками весьма примечательных событий. Но самым интересным в этом деле мне показалась линия поведения, избранная в самом конце вами, мистер Эплби.
