Затем началось нечто, похожее на сокращенную версию «Самого неудачного путешествия в мире»
[25]. Было темно, было холодно и, разумеется, повсюду лежал снег.
– Да, такого снега я еще не видела, – только и сказала Сибила за все время.
Порой мы обнаруживали, что кружим на одном месте, как персонажи рождественского номера журнала «Панч». Если ты считаешь, что снежный покров – это такая неподвижная и пассивная субстанция, то сильно ошибаешься. Уверяю тебя, временами он определенно смещался и утолщался, чтобы затруднить наш поход.
Мы то теряли огонек из вида за деревьями или гребнем холма, то волновались еще больше, когда нам казалось, что он горит слишком высоко и может оказаться гораздо дальше от нас в горах. Однако, преодолев еще пятьдесят ярдов, мы, несмотря на окружавшую нас тьму и совершенно почерневшее небо, сумели разглядеть смутный силуэт. Нам потребовалось еще несколько секунд, чтобы опознать увиденное. Одинокий огонек, манивший нас к себе, горел на вершине высокой башни.
– «Чайльд-Роланд дошел до Темной Башни», – в свою очередь, выдал я цитату.
Получилось довольно банально в сравнении с Иеронимо, а потому меня лишь обрадовало, когда мои слова утонули во внезапном и истошном собачьем лае, хотя были все основания испугаться. Но теперь настала очередь Сибилы упомянуть самое очевидное из стихотворений Кольриджа, какое только могло прийти на ум:
Сэр Леолайн – барон безумный
Себе завел собак беззубых…
– Вы уверены, что они беззубые? – спросил я.
– Нет, но было бы желательно, – сурово ответила она.
– Что ж, скоро узнаем.
Согласись, Диана, что при подобных обстоятельствах наш диалог звучал на редкость абсурдно, если не глупо. И в ту же секунду, словно не одобряя нашего легкомыслия, огонек погас. Зато псы продолжали заливаться.
Вполне по-девичьи простодушно Сибила нащупала мою руку.
– Мистер Гилби, – сказала она (мы успели представиться друг другу), – я хочу, чтобы вы знали: мне лишь немного страшно.
И я крепко ухватился за ее ладонь, но не тем вульгарным движением, которые в романах называют пожатием, а лишь демонстрируя собственную твердость, к чему добавил краткую реплику в своей новой лаконичной манере. Смысл моих слов сводился к тому, как нам повезло, что огонек не потушили еще полчаса назад. В тот же момент огонек появился снова, но лишь на мгновение, располагаясь теперь ниже и левее. Он опять пропал, засветившись затем совсем низко справа. Кто-то явно спускался по винтовой лестнице.
Я смело сделал несколько шагов вперед, направив луч фонарика вдоль здания. Света оказалось достаточно, чтобы мы поняли: перед нами весьма внушительных размеров постройка. Меня это ободрило. В такую ночь любой человек знатного происхождения почувствовал бы себя обязанным оказать нам гостеприимство. И я опустил луч фонарика под ноги, чтобы понять, где мы стоим – посреди сада или на подъездной дорожке. Но увиденное заставило меня издать испуганный вопль, потому что стояли мы на краю пропасти.
– Это ров, – сказала Сибила, подняла мою руку с фонариком и направила свет левее. – А там находится подъемный мост.
Как мне показалось, она была заинтригована, но лично у меня настроение резко упало. Я хорошо знал подобные замки. В холле будут висеть трофейные головы, покрытые сосульками, как в том доме, оттуда я сбежал тем же утром.
– Вы откажетесь, – спросил я, – если вас положат спать в одной комнате с привидением?
На что получил резкий ответ:
– Я не верю в существование призраков, мистер Гилби.
Потом она воскликнула:
– Смотрите!
Теперь уже на уровне земли справа блеснул свет. Осторожное обследование края рва помогло обнаружить еще один мост, обычный, а не подъемный. Он упирался в небольшую дверь, которая не слишком приветливо приоткрылась ровно на дюйм. Мы поспешно перешли на другую сторону. Под ногами скрипел снег. При нашем приближении собаки залаяли еще громче, но дверь, за которой мерцала свеча, так и не открылась шире. И потому мне пришлось постучать. После чего изнутри прозвучал голос простолюдина:
– Это доктор?
Нас явно приняли за кого-то другого.
– Нет, это не доктор, – объяснил я, обращаясь к узкой полоске света. – Мы двое попали в автокатастрофу.
Мне это отнюдь не показалось преувеличением, и к тому же не мешало усилить драматический эффект ситуации. Но моя попытка не увенчалась успехом. Полоска света исчезла. Дверь захлопнулась.
– Ну, ничего себе! – воскликнула Сибила.
Не стану повторять, что воскликнул я, потому что в этот момент до нас донесся отчетливый звон цепей.
– Это призрак! – охнула Сибила.
Я был бы рад держать свою спутницу в ее счастливом неведении, но согласись, Диана, прошли те времена, когда это было допустимо в обращении с женщиной.
– Это цепные псы, – пояснил я.
Но мы не успели даже по-настоящему испугаться, когда события стали быстро развиваться в положительном для нас направлении. Донесся голос джентльмена, явно осадившего своего нерадивого слугу, и дверь распахнулась настежь.
– Пожалуйста, входите, милости просим!
И мы вошли каждый со своим чемоданом, словно прибыли в обычный отель. Впрочем, наш хозяин мгновенно избавил Сибилу от ее ноши и объявил со старомодной торжественностью, какую в наши дни может себе позволить лишь немолодой человек весьма благородного происхождения:
– Добро пожаловать в замок Эркани. Моя фамилия Гатри.
На что Сибила воскликнула со ставшим более заметным американским акцентом:
– Как странно! Ведь и моя фамилия Гатри!
Мистер Гатри из Эркани окинул ее быстрым взглядом, в котором отразился отблеск свечи.
– Это ли не еще одна причина оказать вам все гостеприимство, на какое мы только способны! Первым делом мы должны, конечно же, подобрать вам комнаты и обеспечить теплом очага.
Словом, все происходило надлежащим образом, и не стоило бы подробного описания в послании домой (к тебе, моя милая, милая Диана!), если бы у меня сразу же не возникло невесть откуда взявшееся и странное впечатление, что этот мистер Гатри – сумасшедший. Я и сейчас подозреваю, что он не в своем уме, как посчитал еще до полученной возможности изучить его замок, где все говорило: хозяин спятил.
Как мне кажется, было нечто в самом его первом взгляде, которым он по очереди окинул нас обоих в неверном свете своей одинокой свечи. А быть может, это был взгляд математика или шахматиста, потому что он смотрел на нас так, словно заносил в члены невидимого уравнения или старался найти позицию на клетках доски. И у меня сложилось ощущение, что я для него – не более чем пешка, хотя это могло объясняться крайним утомлением после прогулки по глубокому снегу. Но каким бы ни было первое впечатление, оно с той поры только усилилось. И этому почти сразу способствовал вид слуг и домашних животных.
