– Но все же, как вы считаете, мистер Уэддерберн, полиция докажет факт самоубийства?
– Я считаю, что полиция или любые другие органы власти должны прежде всего найти Линдсея и мисс Мэтерс. Что же до вашего вопроса, то истина пока остается тайной. Между прочим, вы можете что-то мне сообщить о человеке по фамилии Гэмли? Он первым обнаружил тело мистера Гатри на дне рва.
– Когда-то он арендовал домашнюю ферму при замке, но покинул насиженное место после разговора с лордом.
– Тяжелого разговора, насколько я понимаю?
Белл улыбнулся.
– Вам едва ли удастся найти хотя бы одного человека в наших краях, у кого не состоялось бы в свое время тяжелого разговора с Гатри из Эркани. О нем мало кто скажет доброе слово. Но, как мне представляется, Гэмли едва ли замешан в этой истории. Он, вернее всего, пришел вместе с Линдсеем и дожидался, чтобы помочь с уходом из замка. Они давно знакомы и крепко сдружились.
На этом мой разговор с Эваном Беллом закончился. Я присоединился к Гилби, с триумфом вернувшемуся от бакалейщика, где он купил жестянку с табаком фирмы «Джон Коттон», и мы вышли на морозный утренний воздух к машине. Поверх ее крыши были привязаны лыжи, пакеты с заказами от миссис Хардкасл водитель уложил на сиденье рядом с собой, и мы тронулись в сторону замка Эркани, вызвав оживленное любопытство обитателей Кинкейга. Как доверительно сообщила мне миссис Робертс, в городке не творилось ничего подобного со времени приезда медиков, то есть тех незадачливых психиатров из Лондона, которые навестили лорда два года назад.
– Мистер Гилби, – спросил я, пока наш автомобиль осторожно двигался по дороге, расчищенной снегоуборщиками, – насколько я понимаю, труп Гатри не подвергался никакому постороннему воздействию?
Последние слова я произнес несколько нерешительно.
– Что вы имеете в виду? Мне не совсем ясен смысл вопроса.
– Понимаете, по Кинкейгу ходит слух, что мстительный Линдсей якобы отрубил Гатри несколько пальцев на руках.
Гилби на секунду замер, прекратив набивать табаком свою трубку.
– Знаете, мне порой кажется, что шотландцы…
– Кровожадный народ?
По всей видимости, мой молодой спутник уже поспешил записать меня в разряд людей, неизменно сдержанных в выражениях. И потому я не без удовольствия заметил, как он чуть не подскочил на сиденье, услышав столь недвусмысленную формулировку, вертевшуюся на языке у него самого.
– Я только хотел сказать, – продолжил он затем, – что это народ, предрасположенный к зловещим историям. Пальцы у Гатри целы. Зато пропало его золото.
– Я уже осведомлен об этом… Послушайте, мне определенно следует представлять интересы именно мисс Гатри?
– Да, если вы будете так любезны.
– Что ж, хорошо. Тогда позвольте привлечь ваше внимание к тому факту, что вы дали показания, находящиеся в явном противоречии с заявлением моей клиентки. – Я постучал по первой странице дневника Гилби, который все еще держал на коленях. – Мисс Гатри утверждает, что не заметила никаких признаков враждебности между лордом Гатри и Линдсеем. Они пожали друг другу руки и мирно расстались. Более того, она охарактеризовала поведение Линдсея как спокойное и доброжелательное. Между тем, если верить вашим записям, то, увидев Линдсея всего минуту спустя, вы посчитали его «живым воплощением страсти». Подобное расхождение в показаниях может сыграть негативную роль на следствии. Вы уверены, что не обманулись в том своем впечатлении?
– Уверен, – сказал Гилби, причем теперь в его ответе звучала убежденность в правдивости своих слов, но уже с некоторым оттенком сомнения, следует ли на ней настаивать.
– У мисс Гатри было достаточно времени для наблюдения. Вы же признаете, что Линдсей предстал перед вами «на секунду, не более». Вам не кажется, что при подобных обстоятельствах скорее могли прийти к ошибочным выводам вы, нежели она?
Мне показалось важным подпустить в разговоре с этим несколько легкомысленным молодым человеком тот суровый тон, в котором неизбежно будет проводиться допрос свидетелей при расследовании. Он, однако, оказался готов к этому и отвечал серьезно и прямо:
– Такая вероятность, по всей видимости, не исключена, мистер Уэддерберн. Тем не менее я считаю, что едва ли мог ошибиться.
Думаю, именно в этот момент я окончательно пришел к выводу (пусть только предварительному), что на самом деле произошло в Эркани. И мое умозаключение, как сразу стало ясно, ставило меня же в весьма щекотливое положение. Поэтому я сменил тему:
– Теперь, мистер Гилби, о том, что касается человека по фамилии Хардкасл. Вы в данном случае выглядите свидетелем с заведомо предвзятой точкой зрения, вам не кажется? На основании записей в вашем дневнике появится основание утверждать, что вы отнеслись к нему враждебно с того момента, как он не слишком гостеприимно встретил вас в дверях замка.
Гилби лишь коротко бросил в ответ:
– Подождите и скоро все поймете сами.
– И вы склонны считать, что в этом деле у него имелись какие-то свои потаенные мотивы?
– Он определенно что-то затевал. Гатри ведь не передавал мне через него никакого сообщения.
– Это так, если верить показаниям мисс Гатри.
С неожиданным пылом Гилби воскликнул:
– Сибила говорит правду!
– Надеюсь, вы не полагаете, что я считаю иначе? Но вы можете хотя бы предположить, с какой целью Хардкасл передал вам ложное сообщение?
– У меня возникло только одно подозрение. Это был глупейший, но злонамеренный акт в отношении хозяина. Пока мы поднимались по лестнице, он несколько раз споткнулся, и мне даже показалось, что он пьян и не полностью отдает себе отчет в своих действиях. Думаю, он не только мерзавец, но еще и горький пьяница.
– Но все же не человек, способный придумать сложную и хитроумную схему обмана?
Гилби покачал головой.
– Он пронырлив и хитер, это точно. Но едва ли в состоянии просчитать хоть что-то на два хода вперед.
– Еще один важный момент. Вы сочли, что Гатри был не в своем уме? И подобное впечатление сложилось у вас еще до того, как Хардкасл рассказал вам о визите врачей, приехавших проверить его душевное здоровье пару лет назад, верно?
– Я понял, что он безумен, чуть ли не с первых минут знакомства. Но только вы должны понять, сэр, что я употребляю подобные выражения лишь в самом широком смысле. Мне, например, не кажется, что его душевное расстройство могло квалифицироваться как безумие с точки зрения медицины. Едва ли. Вернее, он словно бы живет в тени чего-то ужасного, что ни один человек не смог бы выносить и оставаться нормальным. Его что-то надломило, раздробило личность на фрагменты. Его свели с ума, как фурии сводили с ума героев, устраивая на них охоту.
Я вынужден был взглянуть на своего собеседника с новой точки зрения.
