Эта игра состоялась всего через три дня после рождения у мистера Элиота второго ребенка. В тот вечер он впервые посетил свой клуб в Сент-Джеймсе в роли отца новорожденного сына. А там столкнулся с целым сонмом своих ровесников, чьи сыновья уже учились либо в Итоне, либо в Хэрроу, намного опередив отпрыска мистера Элиота, поскольку тот женился в более позднем возрасте. И новоиспеченному отцу сразу стало ясно, что его Тимоти должен непременно стать учеником Итона. Это решение, как мы уже намекнули чуть выше, явилось результатом неоправданно повышенных запросов, поскольку сын даже уважаемого джентльмена легко мог бы получить образование в значительно менее дорогих школах. Однако любой англичанин скажет вам, что ему понятна эта прихоть мистера Элиота и ход его рассуждений.
Он незамедлительно внес едва появившегося на свет Тимоти в списки для зачисления в Итон и отправился домой, чтобы подсчитать предстоящие расходы. А они представлялись весьма значительными. Более того, никто не мог исключить рождения у мистера Элиота еще одного сына, и было бы несправедливо отправить Тимоти в Итон, а его младшего брата в менее уважаемое образовательное учреждение. Именно мысли об этом напомнили мистеру Элиоту, что он, между прочим, когда-то подавал большие надежды как литератор. Много лет назад во время кратковременной армейской службы в Индии он напечатал в полковом журнале пару очерков. Его друзьям они настолько понравились, что они уговорили начинающего прозаика отправить рассказ, исполненный экзотического колорита и личных ощущений от грозивших военному человеку опасностей, одному из редакторов в Лондоне. Рассказ был опубликован. За ним последовали другие. И благодаря тем почти лишенным иллюстраций журналам, которыми снабжают лондонские клубы в основном для развлечения людей старшего поколения, имя мистера Элиота приобрело в определенных кругах достаточно широкую известность. Но по возвращении домой в английскую провинцию пристрастие к перу ему изменило. Он больше не жил в стране тигров и факиров, о которых любил писать прежде, и вскоре обнаружил, что запомнил очень мало из своего прошлого, хоть сколько-то достойного описания. В довершение всего он так пристрастился к чтению, что от собственных сочинений уже не получал никакого удовольствия. Он стал горячим поклонником Шекспира, Вордсворта и многих других менее значительных авторов. Из поэтов его более остальных привлекал Поуп, подлинным знатоком творчества которого он со временем мог себя считать и порой даже осмеливался задумываться, а не написать ли ему монографию, труд без особых претензий на ученость, под названием: «Употребление Александром Поупом терминов «природа», «разум» и «здравый смысл»: анализ лежащего на поверхности, а также скрытого подтекста». Черновые заметки к этому опусу, как и аккуратно напечатанный титульный лист годами пылились на краю письменного стола мистера Элиота.
На то, что при подобных обстоятельствах и наклонностях мистер Элиот придумал Паука с единственной целью – заработать на достойное обучение для сына, – он сам, вероятно, смотрел, оглядываясь в прошлое, с немалым недоумением. Отчасти это, конечно, объяснялось его сугубо рациональным складом ума умеренно компетентного землевладельца. Требовалась определенная сумма денег; занятие литературой могло помочь этой суммой заручиться; а потому мистер Элиот внимательно изучил «Автобиографию» Энтони Троллопа
[41], которая может служить учебным пособием по экономике литературного труда. Затем он задумался, сколько людей читают старомодные журналы в клубах, и сравнил это число с огромной аудиторией, глотающей удобоваримое чтиво в шумных вагонах подземки и автобусах. В результате подобных подсчетов и появился Паук.
Но секрет состоял не только в этом. Если бы мистеру Элиоту требовались всего лишь деньги, то, не будучи человеком уж настолько корыстолюбивым, он едва ли сумел бы вызвать к жизни такой образ, каким стал Паук. Правда же заключалась в том, что свой приземленный реализм мистер Элиот сочетал с буйной фантазией, а зрелый, но не слишком мастерский серьезный литературный стиль – с неизбывными юношескими мечтами о романтических приключениях. Создавая малоправдоподобные похождения Паука, он словно ткал для себя некий магический ковер-самолет. Поначалу никто не получал большего наслаждения от этих похождений, чем их непосредственный создатель. Его воображение напоминало морозильную камеру, откуда можно было извлечь полудетские фантазии в их первозданной свежести. И нет сомнений, что именно это их достоинство помогло первым же рассказам приобрести огромную, вгонявшую в краску самого автора популярность у читателей. Не пошла во вред и изрядная начитанность мистера Элиота. Наоборот, она помогала ему справляться с маневрами волшебного ковра-самолета, контролировать его перемещения и не давать улетать в слишком уж неправдоподобные места, что придавало его выдумкам хотя бы видимость здравого смысла, выгодно отличая от других подобных сочинений. И знание литературы сразу подсказало ему верный путь к подлинному мастерству на избранном пути. Раздумывая над некоторыми аспектами «Путешествий Гулливера», он понял, что наилучший способ заставить читателя поверить в нечто невероятное – сразу же ткнуть его носом во что-то еще менее похожее на правду. Он знал, что литература уже давно поделена на «жанры», которые писатель, конечно, волен был порой смешивать, но только на свой страх и риск. Ранние рассказы о Пауке были выдержаны в строгих рамках отведенного для подобных историй «жанра».
И их ждал немедленный успех. Фатальный момент наступил, когда мистеру Элиоту вроде бы следовало остановиться на достигнутом, но он этого не сделал. После чего остановиться уже не представлялось возможным. Имение, примыкавшее к его владениям, было выставлено на торги, и он купил его. На это ушли немалые деньги. Как и на различных бедных родственников, включая пару непутевых кузенов, которых новости из Англии заставили в спешке вернуться из колоний на родину. А уже вскоре от продолжения лихих похождений Паука стало зависеть благосостояние множества других людей, с которыми автор даже не состоял в родственных отношениях. Появилась пожилая леди, писавшая на основе рассказов пьесы, и молодой человек, снимавший фильмы. Американский литературный агент ухитрился быстро жениться на племяннице мистера Элиота. Несколько энтузиастов из издательства в Лондоне создали совершенно абсурдный и сильно раздражавший автора, но поразительно популярный «Клуб любителей Паука». Один забавный еврей, называя себя Гельмутом, переводил рассказы на немецкий язык, а под именем Андре тот же человек издавал французские переводы. Какое-то время три молодых дамы из Челси предлагали изображать Паука наряду с Шерлоком Холмсом и другими близкими по духу персонажами на глиняной посуде «для современной кухни», но против этого плана мистер Элиот решительно восстал. Правда, ему пришлось выкупить права на сию разновидность использования образа Паука за совершенно баснословную сумму, но зато он задавил этот промышленный проект в зародыше.
Долгие годы Паук преданно служил для развлечения нации. Однако мистер Элиот, воспитанный с верой, что жизнь не может быть только веселой, но должна порой восприниматься серьезно, а фантазии в ней отведено строго ограниченное место, стал все больше и больше тревожиться, замечая, как повышенный спрос на Паука начинает отнимать практически все его силы и энергию. На многие месяцы без передышки ему приходилось погружаться в мир абсурда и нелепых фантазий, которые нормальный человек может принимать только в умеренных дозах, расположившись вечерком отдохнуть с книжкой у камина. Мистер Элиот жил так, словно бы проводил все свои дни в кинотеатре во время сеансов или за беспрерывным просмотром театральных пьес. И, пожелав прервать этот процесс и вернуться к нормальной жизни, он знал, что пожилая леди-драматург и другие прихлебатели, которых в великом множестве собрал вокруг себя Паук, начинали трепетать за свой кусок хлеба – или уж теперь скорее торта. Добросердечному по натуре мистеру Элиоту хотелось все же думать, что речь идет о торте для всех них, ибо это в какой-то степени скрашивало разочарование, которое принес ему Тимоти. Поскольку сын в итоге так и не стал учеником Итона. Не по годам развитый ребенок рано приобрел интерес к разнообразным формам образования, что в сочетании с недетской силой воли привело его в скромную школу с совместным обучением
[42], которую отец смог бы себе позволить, не написав ни строчки популярной беллетристики. И потому мистеру Элиоту приходилось утешаться тем, что его писательская деятельность принесла неожиданное процветание многим достойным людям. Но, как вскоре начали подозревать его знакомые, он определенно пресытился своим героем и устал от собственного детища.
