– Прошу прощения. Мне очень жаль, – промямлил он еще раз не слишком разборчиво и немного робко.
И это при том, что молодого человека отличали резко очерченный рот и волевой подбородок.
Уинтер взялся за чайник с кипятком, исподволь наблюдая за гостем.
– Не стоит извинений, мой дорогой Тимми, – сказал он, поскольку лишь самые близкие друзья наслаждались привилегией называть его Уэбстер, а Уинтер, являвшийся всего лишь куратором, не был с ним в столь тесных отношениях. – Не стоит извинений.
Он начал набивать трубку, что было признаком благожелательного расположения духа.
Его ни в коей мере не привлекала роль советчика и доверенного лица молодежи, хотя работа волей-неволей заставляла выступать в этой нелюбимой им ипостаси. Проблемы материального и духовного свойства регулярно поднимались по лестнице к его комнате, иногда решительно и громко, иногда застенчиво, делая остановки чуть ли не на каждой ступеньке. Профессор эсхатологии на этом основании пришел к умозаключению, что Уинтер – человек пугающе общительный. На самом же деле он был скорее стеснительным и нелюдимым, а потому, услышав с лестницы характерные шаги, частенько прятался на крыше. Но Тимоти Элиот застал его врасплох и сейчас коротко сказал:
– Это все из-за Паука.
Уинтер сразу помрачнел. Если у Тимоти и была неприятно занудная черта, так это хроническая повышенная чувствительность по поводу вполне безвредного героя отцовских сочинений. С началом учебы в Оксфорде он стал объектом постоянных насмешек по вине Паука, и избежать этого было невозможно: новоявленные студенты дорвались до вольных шуток после строгостей средней школы. Особый шик заключался, например, в том, чтобы обратиться к Тимоти в стиле так называемого «словаря Уэбстера», то есть ввернуть в разговор – по возможности незаметно – одну из колоритных фраз персонажа мистера Элиота из ранних рассказов. А еще кто-то пустил нелепый слух, будто на самом деле автором книг являлся сам Тимоти, что стало гениальным ходом, позволяя избегать прямых издевок над столь взрослым и уважаемым джентльменом, как его отец. Впрочем, постепенно насмешки над «Уэбстером Элиотом» всем несколько наскучили, и их пускали в ход все реже, а потому особенно страдать из-за них не стоило, но Тимоти, относясь к ним в целом вполне благодушно, по слухам, иногда впадал все же в депрессию по поводу необычного семейного бизнеса, ставшего их причиной. А потому Уинтер только вздохнул и сказал:
– Так вы опять об этом.
Он чувствовал, что в случае с Пауком не сможет ничем помочь своему подопечному.
Но Тимоти покачал головой:
– Меня больше не трогают замшелые университетские пустословы. Но что-то странное происходит дома. Как мне кажется… У отца возникли серьезные проблемы.
Для Уинтера мистер Элиот-старший оставался до сей поры лишь именем и литератором с устоявшейся репутацией, не более того. Но это не помешало ему изобразить подходящее к случаю удивление.
– Проблемы? – пробормотал он. – Какие проблемы?
– Он выглядит обреченным.
– Паук обреченным? Вы хотите сказать, что книги отца не хотят больше печатать и они идут в корзину для мусора?
– В том-то и штука, что в корзину для мусора идет не Паук, а, как кажется, сам папа. Похоже, он постепенно, что называется, слетает с катушек. Его что-то постоянно гложет. И я не знаю, можно ли ему помочь. В нашей семье определенно сложилась напряженная обстановка. И я подумал, что, быть может, вы дадите мне совет.
Закончив фразу, Тимоти принялся промокать специально прибереженным для этой цели кусочком кекса остатки масла с тарелки. Воцарилось молчание. По Хай-стрит внизу прогрохотал автобус, заставив стекла в окнах злобно дребезжать. Из глубины двора доносились оживленные голоса – обсуждалась только что закончившаяся тренировка футбольной команды. Уинтер приосанился, почувствовав, что лениво расслабленная поза уже не соответствует ситуации.
– Излагайте факты, – коротко сказал он.
– Все очень просто. Он думает, что Паук ожил.
– Ожил? – Даже привыкший к странностям студентов, Уинтер почувствовал себя не в своей тарелке.
– Именно так. Сюжет типа Пигмалион и Галатея. Осененный любовью мрамор пошевелился и превратился в живое существо. Вот только нельзя сказать, чтобы папочка питал к Пауку особую любовь.
Уинтер недоуменно покосился на своего студента.
– Так что же произошло? Если вообще произошло хоть что-то.
– Шутка. Розыгрыш. Какой-то козел взялся всерьез доставать папу. И надо сказать, не без успеха, черт бы его подрал! – Тимоти небрежным жестом не слишком благодарного гостя отпихнул от себя пустую тарелку. – Он выглядит обреченным, – повторил он, словно его успокаивала найденная им краткая формулировка худшего из того, что могло случиться.
– Уверен, все не так уж скверно. Как бы зло над ним ни подшутили, ваш отец вскоре попросту забудет об этом.
– Вы не поняли главного. Розыгрыш все еще продолжается.
– Ах, вот как! – Теперь Уинтер выглядел действительно сбитым с толку.
– Это достаточно долгая история. Она длится уже несколько месяцев. Полагаю, вам понятно, как уязвляет личности, подобные моему отцу, навязчивое преследование, даже своего рода травля? Его книги читают множество людей, и среди них непременно найдется сотня глуповатых, но безвредных шутников. Его постоянно атакуют то один, то другой. Они просят Паука помочь, потому что их пытаются отравить жены или дядюшки хотят упрятать в сумасшедший дом. Есть чудаки, которые жалуются на вечные домогательства со стороны премьер-министра или архиепископа Кентерберийского. В былые времена приходили письма от людей, за которыми якобы гонялся вооруженный револьвером Паук. Впрочем, вам нетрудно себе представить нечто подобное.
– Здесь вы правы. – «К счастью, – подумал он, – оксфордская профессура крайне редко становится объектом внимания свихнувшихся личностей». И оставалось только радоваться этому обстоятельству. – Как я понимаю, вам и самому изрядно достается от глупых шутников?
– Ах, это? Мне действительно приходилось несладко, но хуже всего было в начальной школе. Там меня прозвали мисс Маффет
[44]. Тогда это воспринималось гораздо хуже, чем Уэбстер сейчас. Но на самом деле я особенно не расстраивался по таким поводам. Знаете ли вы, например, что в Баллиоле
[45] учится парень, чей отец – крупнейший в мире производитель…
– Да, конечно, знаю. Но вернемся к вашей истории.
– Характерная черта всех приставал заключается в том, что они скоро пропадают. Не получая, разумеется, никакого ответа на свои дурацкие послания, переключают свое внимание на кого-нибудь другого, только и всего. И как раз эта особенность делает нынешнего шутника уникальным – терпеливая настойчивость. И есть еще кое-что. Папа часто получал в прошлом ложные сообщения о Пауке, который якобы является реальной персоной, но никогда прежде они не приходили от самого Паука как действительно существующего человека.
