«За серьезность и занудство, – подумал Уинтер, – Топлэди следовало бы воткнуть булавку в задницу». Тем не менее, пользуясь его претенциозной настырностью, возникала возможность вытянуть из Тимми менее фрагментарные сведения по делу Элиота, чем он давал до сих пор. И потому Уинтер одобрительным эхом повторил вопрос:
– Вы сделали это или нет?
Тимми приоткрыл раздвижную дверь в коридор вагона и бесцеремонно швырнул туда скомканные обертки от шоколада.
– Признаюсь, не сделал. Чоун не слишком близко, но знаком с нашей семьей, и я решил, что могу пригласить его, никому ничего не сказав. Я действительно посчитал его способным слегка успокоить папу: прежде они уже встречались на этой почве. Но моя основная надежда связана с опытом Чоуна, который может на основе анализа заключить, с человеком какого склада ума мы имеем дело.
– Скажите, – спросил Уинтер, – это ради успокоения отца вы притаскиваете в дом целый цирк?
И он с милой улыбкой посмотрел на невозмутимого Топлэди.
– Я посчитал полезным рассмотреть проблему с разных точек зрения одновременно. И как только узнал, что Чоун согласился приехать, помчался, чтобы заручиться вашей поддержкой. А затем взял за шиворот и Хьюго. Вероятно, вам все это представляется чрезмерным. Но готов заверить, ваше присутствие едва ли вообще будет заметно на фоне остальной толпы.
– Толпы?
– Пауку исполняется двадцать один год, – пояснил Тимми. – В его честь закатят колоссальную вечеринку.
Он тщательно облизал испачканный шоколадом большой палец и достал свою вызывающе дорогую трубку.
– Не мог бы я с вашего разрешения снова воспользоваться спичками, Уинтер? Сделайте одолжение.
Воцарилось тягостное молчание. «Какую паутину мы плетем, – подумал Уинтер, – когда пускаемся в обман»
[59].
– Насколько я понял, – сказал он вслух, – все эти бессмысленные и жестокие розыгрыши повергли вашего отца в достаточно подавленное состояние. Неужели вы имеете в виду, что он не нашел другого времени, чтобы устроить гулянку в честь Паука?
– Никогда не поверю, – теперь Топлэди исполнил роль хора в нашей пьесе, – что он мог решиться на такое.
– На самом деле это не папа, а его издатель – Уэдж. Он устраивает празднования дня рождения Паука каждый год, чтобы потом опубликовать репортаж в своем журнале и пропихнуть пару заметок во влиятельные иллюстрированные еженедельники. А в такую знаменательную дату
[60] папа не захотел изменять традиции.
Топлэди бросил взгляд на стоп-кран поезда и сделал нерешительное движение, чтобы надеть шляпу. Но потом вновь откинулся на сиденье и сказал:
– Реклама!
«Таким же тоном, – пришла Уинтеру мысль, – человек средневековья произносил “Чума!”».
– Папа прислал мне список приглашенных на торжества. Полагаю, многие как раз сейчас находятся в пути, – Тимми встал, чтобы взять пальто. – О, дьявол, они вечно забывают вовремя включить свет на этой жалкой провинциальной линии.
Как раз в этот момент поезд издал гудок и нырнул в полнейший мрак.
– Единственный туннель на всем маршруте, и они никак не могут…
Но и голос Тимми, и даже грохот колес поезда по рельсам подземелья вдруг заглушил совершенно невероятный шум, имевший явно иное происхождение. Безумный, злобный, оглушительный лай и вой, звуки, словно исходившие из потустороннего мира, вибрировали, отражаясь от стен туннеля. Крики горящих в аду грешников во всем разнообразии их тональностей едва ли могли навести в этот момент больший ужас. Но всего лишь на мгновение, поскольку почти сразу стало очевидно – это в действительности лаяли собаки. В одном из соседних купе везли какое-то невероятное количество псов. В темноте раздался выкрик Топлэди:
– Это всего лишь животные!
Из коридора донеслись стук и резкий женский голос:
– Проводник! Немедленно подойдите сюда!
Скудное аварийное освещение зажглось под потолком купе в ту секунду, когда поезд уже выехал из туннеля.
Тимми, по-прежнему остававшийся на ногах, выглянул в коридор. Точно так же поступили еще несколько перепуганных пассажиров из других купе.
– Что за мерзкие… О, боже!
Скандальный женский голос сделался заметно громче. Заглушая по-прежнему дикий собачий лай, который никак не унимался, дама выражала властное неудовольствие представительницы имущего класса.
– Вы имеете дело с очень чувствительными животными. Чрезвычайно чувствительными! И просто возмутительно, что с ними обращаются так неосторожно, с такой преступной небрежностью! Слышите, до какой степени они расстроены?
– Разумеется, мэм. Боюсь, это слышит весь поезд. – Голос принадлежал мужчине, который получил взятку и теперь сожалел об этом. – Но вы ведь знаете, что ваших собак вообще не должно быть в купе. Загляните в их билеты. Там четко сказано: подлежат перевозке в багажном вагоне.
Тимми обернулся и сообщил своим спутникам:
– Я же говорил, что все мы едем в одно место. Вот вам, к примеру, часть антуража миссис Бердвайр.
Услышав это, Уинтер тоже выглянул в коридор. Рядом с дверью своего купе стояла агрессивно одетая в мужского покроя твидовый костюм леди из тех, кому очень к лицу бинокль на шее, складная трость и походный рюкзак, распекавшая на все лады низкорослого человечка в форме железнодорожника. «Типичная старая стерва», – оценил ее Уинтер, и его взгляд скользнул дальше по коридору. И позади длинной череды возмущенных физиономий других пассажиров, из самого последнего купе вагона первого класса, конечно же, виднелось разгневанное лицо Буссеншута. Уинтер на всякий случай вежливо кивнул в его сторону и вернулся в купе. Между тем под все тот же собачий аккомпанемент резкий голос продолжил:
– Мы не станем подавать на вас жалобу. Миссис Бердвайр не такой человек. Но в следующий раз будьте внимательны с освещением. Это очень плохо действует на нервную систему наших четвероногих друзей. И отрицательно сказывается на настроении остальных пассажиров. А теперь проследите, чтобы нам вовремя подали кофе и бисквиты.
Затем раздвижная дверь захлопнулась, приглушив издаваемый псами шум. Но тут же он снова усилился, потому что дверь отъехала в сторону, и возмущенная дама крикнула вслед удалявшемуся проводнику:
– Не забудьте хотя бы, что миссис Бердвайр предпочитает имбирные бисквиты!
– Эта женщина – близкая подруга Бердвайр, – сказал Тимми. – Ее фамилия Пайк. Леди Пайк. Вообще-то она богата. Гораздо богаче самой Бердвайр. Но обладает данным от бога характером приживалки, а потому повсюду сопровождает миссис Бердвайр и состоит у нее на побегушках. Склонность к подхалимажу развила в ней неистовую любовь к путешествиям и естественным наукам.
