Он кивнул в сторону своей машины:
– Давай-ка отвлечемся, сгоняем в лабораторию Прадье и глянем на тела. Я позвонил Альбану Кутюру, чтобы он достал мертвецов из баков. И он вроде бы хочет нам сообщить что-то очень важное.
68
Ночь уже давно наступила. Болото, залитое зыбким светом бугристой луны, проснулось и наполнилось странными звуками. Иногда прямо перед Франком Шарко, лежавшим в мокрой траве с широко открытыми глазами, на поверхности воды лопались поднимавшиеся со дна пузыри.
Он был неподвижен.
И покорен судьбе.
Его правое колено дергала острая боль, распространяясь по всей ноге. Он закатал штанину, чтобы оценить повреждение: там, где должен находиться сустав, все опухло и отливало фиолетовым. Это наверняка не было переломом, поскольку иначе он не смог бы пошевелить ногой, но, быть может, вывихом.
Он снова лег, глядя в небо. Звезды блестели, более многочисленные, чем во Франции. Шарко сказал себе, что, наверное, приятно умереть таким образом.
Просто спокойно заснуть и больше не просыпаться.
Ему так хотелось закрыть глаза.
Время от времени он слышал гул моторов. Психи, что гонялись за ним, все еще прочесывали болото, включив прожекторы. Сыщик видел их лучи в темноте, иногда они шарили совсем близко, реагируя на малейшее движение воды. Несколько часов назад к первому «Зодиаку» присоединился второй. Эти типы не отстанут, пока не обнаружат его труп.
Сжавшись в комок, Франк подумал о своей малышке Люси. Должно быть, она пыталась несколько раз дозвониться до него и теперь умирает от беспокойства. Наверняка воображение рисует ей наихудшие картины. Они знают друг друга всего несколько лет, но уже прошли через столько испытаний, столько опасностей. Франк все отдал бы за то, чтобы поговорить с ней хотя бы несколько минут, услышать ее голос, дать ей знать, что он жив и думает о ней. О них.
А он вместо этого торчит посреди огромной враждебной трясины, куда его загнали какие-то психи. Если Флоренсия не придет за ним, он даже не знает, в какую сторону направиться. Сейчас он уже понятия не имел, где находится больница.
Он слышал вокруг себя шорохи, что-то похожее на тихие смешки, рычание. Его чувства приспособились к ритму болота. Сотни видов животных и растений сосуществовали тут, боролись, соперничали. Иногда Шарко чувствовал, как что-то шевелится под его рукой или в волосах, и тогда начинал метаться во все стороны, зажимая себе рот рукой, чтобы не закричать.
И вот наконец слева от островка послышалось более звучное движение воды. Из болота с трудом вылезла черная, струящаяся влагой масса и превратилась в крадущийся за высокой травой человеческий силуэт. Шарко из осторожности замер, но тут женский голос прошептал по-английски:
– Это Флоренсия. Вы здесь?
Сыщик выбрался из своего тайника, ему казалось, что он выдирается из саркофага.
– Да…
В лунном свете Флоренсия увидела, как он ковыляет навстречу. На ней было темно-зеленое пончо, заправленное в непромокаемые штаны. Она достала из маленького рюкзака бутылку воды и протянула ему:
– Я бросила туда несколько кусочков сахара. Подойдет?
Шарко набросился на воду и выпил половину за несколько секунд.
– Спасибо…
Он перевел дух и признался:
– Я уж подумал, что вы никогда не придете.
– Все в деревне поздно легли спать. Люди на улицах обсуждали ваше… ваше появление. Я не хотела привлекать к себе внимание, пришлось оставаться до конца.
Пригнувшись, они направились к дальней части островка.
– Охотники не уйдут и будут прочесывать протоки еще несколько часов, – шепнула женщина.
– Кто они?
– Люди из мафии. Выполняли тут грязную работу – избавлялись от тел пациентов Колонии, топили в болоте. Наверное, их предупредил кто-то из жителей Торреса.
У Шарко были десятки вопросов.
– Мафия? Какая мафия? Что за история с телами в болоте? Почему они хотят меня убить?
– Потому что вы нашли Нандо, которого тут все это время считали мертвым. Потому что сегодня он – единственное живое свидетельство того, что тут происходило. А еще потому, что благодаря ему могут вновь открыть старое дело, а это настоящая бомба, из-за него многие из них отправятся в тюрьму…
Она вытянула руку. Вода струилась по ее пончо, какие-то сучья прицепились к сапогам.
– Идемте, нам сюда, – шепнула она. – Даже после стольких лет я помню дорогу – так она врезалась мне в память…
Флоренсия обернулась и посмотрела ему прямо в глаза:
– Когда я вырвала Нандо из Колонии, тоже была ночь.
– Так, значит, это вы вытащили его оттуда…
Она двинулась вперед, говоря совсем тихо:
– Я была медсестрой в больнице. Той ночью у меня был выходной… Но я все-таки пришла в Колонию, в первый раз пробравшись через это болото… Я не могла пройти через главный вход, потому что охранники контролировали входы и выходы и все отмечали в своей книге. Они бы заподозрили неладное, обнаружив, что Нандо исчез. Так что нам оставался единственный путь – через болото. У меня в рюкзаке была сухая одежда, я переоделась и вошла в больницу, словно на смену. И вывела Нандо из этого ада.
– Ему грозила опасность?
– Неделей раньше они что-то сделали с его глазами. Когда… Когда они начали калечить глаза живым, в последующие недели, как правило, эти пациенты исчезали. Директор говорил, что их выпустили из Колонии, что они вернулись к своим семьям или что их перевели в другие центры, но никто не был настолько глуп, чтобы в это поверить.
Она окинула взглядом горизонт и заметила вдалеке свет прожекторов.
– Я… я всегда надеялась, что Нандо этого избежит. Он провел в больнице уже больше двадцати лет, и его всегда оставляли в покое. Но когда настал его черед, я не выдержала. И через три дня после… после операции на глазах помогла ему бежать. Возвращаясь, я шла тем же путем, но в обратную сторону идти было сложнее, потому что я потеряла свои ориентиры. Заблудилась и чуть было не погибла, но мне все-таки удалось найти дорогу…
Она перемежала свои слова долгим молчанием, прислушиваясь, как бьется сердце болота.
– Перед этим я взяла напрокат машину и спрятала там, куда мы сейчас идем. Выбравшись из болота, мы в нее сели и проехали семьсот километров до Буэнос-Айреса. Мне казалось, что в таком большом городе они никогда его не найдут. Я оставила Нандо перед социальным центром, молясь, чтобы он выжил и чтобы кто-нибудь в конце концов узнал правду. Больше я ничего сделать не могла, это было выше моих сил. И к тому же я боялась за свою жизнь, за жизнь моих родных. Мы ведь все работали в Колонии.
– Зачем им калечили глаза?
– На самом деле этого никто не знает. Какая-то экспериментальная операция. Когда пациенты попадали к ним в руки, глаза у них начинали портиться, а потом высыхали. Директор говорил, что это, мол, из-за болезни. А вскоре эти искалеченные бедняги и вовсе исчезали, навсегда. Их топили в болоте. Но все здешние сотрудники ничего не хотели видеть. Хотя знали все. Но так никому и не рассказали.
