– Да, врачи, даже один из наших был в этом замешан. Полицейский. А молодая женщина, Камиль Тибо, которой уже делали пересадку, должна прямо сегодня получить новое сердце. Это сердце уже поступило к вам нынче ночью и в ваших компьютерах значится за ней до полуночи.
Леклюзье снова был поражен и отреагировал, откинувшись на спинку своего кресла:
– В самом деле, я в курсе, потому что именно мой отдел занимается распределением органов. Редкая группа крови… И пациентка, которая пока так и не объявилась… Откуда вы знаете?
Николя сунул Леклюзье под нос фото с отрезанной головой.
– Она не объявилась, потому что те, кто это сделал, похитили ее и держат пленницей. И она кончит так же, как эта бедная женщина, если мы не сделаем что-нибудь в ближайшие часы. Я не многого у вас прошу. Надо всего лишь проверить.
Тот потер подбородок:
– Бумаги придут завтра?
– Да.
– Тогда я попытаюсь предоставить вам кое-какие сведения.
Он надел очки, склонился над своим компьютером и произвел несколько манипуляций с клавиатурой и мышью.
– Давайте ваши даты. Я проверю, выбывал ли кто-нибудь примерно в это время. Нас информирует уполномоченный пациентом врач, обязательно указывая причину отказа. Выбывшие пациенты все равно остаются в нашем списке, но получают статус инактивных.
Николя достал свой блокнот, вырвал страницу и протянул ему:
– Это даты доставки девушек. Я думаю, что отказы имели место в этих временных рамках.
Леклюзье защелкал по клавиатуре. Его лицо не выразило никакой реакции. Водя пальцем по другим строчкам на листке, возобновил операцию. Опять ничего. Белланже уже начал было думать, что след оказался неверным, как вдруг:
– Один есть, третий из списка… На диализе, ожидает почки больше двух лет. Группа крови АВ, крайне редкая. У вас указано четвертое января две тысячи одиннадцатого, у меня выбыл из списка шестнадцатого января. Причина: переезд за границу.
Николя уже не сиделось на месте. Леклюзье продолжил свои поиски.
– Еще один. Причина: отказ от всякого лечения. Не явился на диализ. Потом еще один, – он поднял глаза, – на сей раз пятнадцатилетний ребенок. Тринадцатое июня две тысячи одиннадцатого, то есть через шесть дней после вашей даты.
Ребенок… Но это ничего не меняло. После еще нескольких минут начальник отдела отложил список:
– Вот, всего четверо.
– Этого более чем достаточно. Не надо думать, будто участвовать в нелегальной пересадке нельзя, не выйдя из списка, совсем даже наоборот. Вполне возможно, что некоторые проинформировали своего врача гораздо позже состоявшейся пересадки. Они тоже значатся в вашем списке, но в другом месте, дальше по времени. А теперь расскажите мне об этих четверых пациентах.
– У них у всех редкие группы крови, у одного В, у троих АВ. Стало быть, у них изначально гораздо меньше шансов найти подходящий орган для трансплантации. Трое в списке ожидания уже больше двух лет. И всем требуются почки. К несчастью, ощущается настоящий дефицит этих органов.
Он опять нашел что-то в своем компьютере.
– Все они пациенты самых дорогих и известных частных клиник. Две в Париже, одна в Лионе и последняя в Бордо. Что вам еще сказать… Все четверо на диализе, стало быть, подвергаются тяжелому лечению.
Николя пытался думать о нескольких вещах одновременно.
– А не числится ли в одном из ваших отделов человек с аргентинским акцентом, некий Клаудио Кальдерон? Прозвище Харон вам говорит что-нибудь?
Молчание.
– Нет.
– А несанкционированный доступ к вашим спискам возможен?
– Совершенно исключено. Это оставило бы следы и сразу бросилось бы в глаза.
– В таком случае как человек, которого я ищу, мог узнать про этих пациентов, которые лечатся в различных клиниках нашей страны? Как он получил доступ к их медицинским картам? Нам известно, что он обладает широкой медицинской компетенцией и вполне способен осуществлять пересадку органов.
– Возможностей много. Врачи и хирурги встречаются, знакомятся друг с другом, разъезжают, участвуют в коллоквиумах. Они обмениваются между собой сведениями о разных случаях, электронными документами. Компьютеры сейчас всех связывают друг с другом. Нетрудно также наведаться в центр диализа и мимоходом навести справки; даже вы смогли бы это сделать.
Николя пристально посмотрел своему собеседнику в глаза:
– Я ничего не могу извлечь из этой информации. Мне нужны конкретные имена, в данном случае – этих четырех пациентов.
– К сожалению, без документа, подписанного моим начальством, я дальше пойти не могу. Я и так уже много сделал.
Белланже вздохнул:
– Вы меня только раздразнили. Прошу вас.
– Нет, решительно. Открыв личность пациентов, я рискую своим местом и у меня могут возникнуть неприятности с правосудием.
Потеряв терпение, Николя обогнул стол Леклюзье.
Тот побледнел:
– Да что на вас нашло?
– Главное, не двигайтесь.
– Вы хоть соображаете, что делаете?
– А вы?
От такой решимости полицейского Леклюзье остолбенел. Капитан, часто дыша, сосредоточился на экране и нашел имя последнего пациента: Мишель Мерсье, сорок четыре года. Он прокрутил массу данных, в которых ничего не смыслил, и наконец наткнулся на адрес.
Париж, шестнадцатый округ. Самый богатый в столице.
– Остальные, – приказал он твердо.
Леклюзье покачал головой. Николя испепелил его взглядом:
– Ах ты засранец…
Он уже хотел было вытащить пушку. Тот это почувствовал:
– Вы неважно выглядите. Все еще можно уладить. Не делайте глупостей.
Николя сделал вдох поглубже, унял дрожь и направился к двери:
– Надеюсь, этого хватит. Потому что иначе клянусь вам – я вернусь.
76
Шарко добрался до Арекито под вечер. Подыхая от усталости, совершенно разбитый, с одеревеневшей правой ногой.
Городишко оказался не больше Торреса, но вполне живой, хоть и затерянный в самой глуши. Вдоль железнодорожных путей лепилось несколько предприятий, среди которых была фабрика по производству велосипедов и впечатляющий завод, где собирали сельскохозяйственные машины.
Франк зашел, хромая, в первое же попавшееся кафе и спросил:
– ¿Miguel Gomez, por favor?
Человек за стойкой знал такого и ответил по-испански. Шарко жестами показал, что ничего не понимает, однако в конце концов все-таки уразумел с помощью других посетителей, немного лопотавших по-английски, что Гомес живет в желто-белом доме примерно в двух километрах от города, если ехать вдоль железной дороги на север.
