Может, смерть, мертвечина чем-то зачаровывали мучителя молодой женщины? Или смерть близко его коснулась? Задела? Или он соприкасался с ней каждый день? И если можно было забрать жизнь, то что означало «забрать Смерть»?
Франк подошел к окну. Трухлявая деревянная рама разваливалась на куски. По стенам начинала распространяться плесень. Прямо напротив окна, в глубине сада, виднелся бункер. Полицейский стоял в задумчивости. Палач смылся отсюда уже довольно давно, но почему он перед уходом не убил девушку? И зачем похитил ее?
Ради выкупа? Из садизма? Чтобы сделать своей сексуальной игрушкой?
Лейтенант закрыл ставни и дверь, выходившую на лестничную площадку, комната погрузилась в полумрак. Сел на кровать и замер. Несмотря на жару, ему вдруг стало очень холодно. Узкое низкое ложе в окружении жутковатых полотен, запущенная комната, мертвящая атмосфера, которая, казалось, пропитывала каждый кирпич этих гниющих стен…
Настала полнейшая тишина. Шарко слышал только стук своего сердца. Макарё, или кто он там был на самом деле, спал именно на этом месте. И, как гласил принцип Локара – знаменитого основателя в 1910 году в Лионе первой криминалистической лаборатории, – он неизбежно оставил в этих четырех стенах некую часть самого себя. Свои призраки, свои фантазмы, свое безумие. Здесь, прямо над ним, витал его образ. У Франка было довольно умения читать знаки.
Ты не живешь в этом доме, но приходишь сюда иногда по ночам. У тебя непременно есть другое жилье, место, где ты ведешь себя как любой обычный гражданин. Может, у тебя даже жена есть, которую ты целуешь каждое утро, дети…
…Хотя нет. Нет у тебя никакой жены… Ты оплачивал здешние расходы в течение года с лишним, она бы неизбежно заметила это в счетах, верно? Дыра в сотни евро в семейном бюджете – такое ведь бросается в глаза. Разве что у тебя много денег…
…Думаю, ты всем кажешься вполне нормальным членом общества, потому-то в деревне никто ничего не заподозрил. Но ты испытываешь потребность запираться в этой крохотной каморке, в окружении этих гнусных картин. И хорошо чувствуешь себя в этом коконе, где не спишь допоздна. Чувствуешь себя свободным.
Шарко лег и, положив руки под голову, стал рассматривать потолок, прислушиваться. Ни звука.
Бедная девушка заперта всего в нескольких метрах от тебя, под землей. Сидит на цепи. Ей холодно, страшно, и это тебя смешит, говнюк. Да, смешит, а может, ты от этого даже кончаешь, а? Расскажи-ка мне, почему тебя заводит ее отчаяние. Ведь благодаря камере ты наблюдаешь за ней на экране своего ноутбука. И что – дрочишь? Чего ты ждешь от нее? Зачем держишь ее пленницей в этой штольне?
Шарко глубоко дышал, убрав руки из-под головы и вытянув вдоль тела.
Ты побрил ее, сделал татуировку… Татуировку делают животным, это знак обладания. Ты лишил ее прежней личности, так, что ли? Чтобы она стала только твоей? Чтобы родилась заново? Чтобы отмыть ее от зла, которое она совершила? Ты хочешь, чтобы она была чистой, для того и поместил там ванну и оставил большое количество молочка для очистки тела. Нежная кожа… Гигиена для тебя важна. Как и для этих анатомов, вскрывающих тела… Ты сравниваешь себя с ними? Они тебя восхищают? Пытаешься им подражать?
Шарко повернулся к картинам. В потемках угадывались холодные лица, глаза выдавали научное любопытство, смешанное с чем-то вроде вуайеризма. Да, да, это подглядывающие, пришедшие исследовать запретное, пофлиртовать с Костлявой. Что искали эти люди в лоснящихся внутренностях мертвеца? Какие ответы на какие вопросы?
Франк присмотрелся к выражению лиц, перебрал их одно за другим и остановился на том, что было изображено на первом полотне с многими участниками. Впечатление было такое, что человек смотрит куда-то на пол, то есть за передний план картины. Словно его глаза были устремлены прямо под матрас, на котором лежал Шарко.
Вторая картина висела таким образом, что лицо участника, державшего крышку черепа, было направлено туда же.
Поразительно. Невероятно. Франк встал, ощутив укол любопытства. Оптический эффект был потрясающим. Он встал и нажал кнопку выключателя. Голая лампочка залила каморку белым светом, почти резавшим глаза.
Да ты, похоже, игрок… Прячешь что-то и сам же мне показываешь. А все потому, что ты уверен, что мы не умеем видеть, как ты сам заявил в послании, оставленном в подземелье. Ты ведь считаешь себя высшим существом, а нас держишь за дураков.
Внезапно его сердце забилось чаще. Он приподнял матрас, сетку, оттолкнул все это в сторону. Снова взглянул на застывшие лица. Потом опустился на колени и стал простукивать плинтус вдоль стены, изучать одну за другой половицы, пытался найти зазор, пошевелить их.
И вдруг ему удалось зацепить одну возле стены, а потом и снять ее. Под ней оказалась полость сантиметров двадцать глубиной. Франк просунул туда руку, пошарил и вынул закрытую картонную коробку, покрытую слоем пыли.
Бинго!
Он выпрямился и тихонько ее встряхнул. Потом положил на кровать.
Шарко провел языком по пересохшим губам. Он не спешил. Этот момент принадлежал ему. Редкое мгновение, когда он совпал по фазе с тем, на кого охотился.
Когда тот начал рассказывать ему свою историю.
Он осторожно поднял крышку.
Внутри лежало несколько прозрачных пластиковых пакетов. В одном пачка фотографий. Во втором бумажник. В третьем блокнот и цифровой диктофон. А в четвертом… Шарко сощурился: свернутые в трубку листы бумаги формата А4, прядь черных волос и обрезки ногтей. Весь этот кератиновый мусор был ему отвратителен. А главное, зачем его хранить? Фетиши? Или, быть может, трофеи, потребность оставить себе что-то от своих жертв на память?
Лейтенант надел резиновые перчатки, которые нарочно оставил в кармане пиджака, и открыл пакет с бумажником. Он был из грубой светлой кожи и сшит вручную. Шарко открыл его и, непроизвольно вскрикнув, выронил из рук.
На пол посыпались человеческие зубы. Целая дюжина лежала в бумажнике, словно монетки.
Да что же ты за извращенец такой?
При виде этих человеческих останков ему в душу закралось ужасное подозрение. Он подобрал бумажник, внимательно его осмотрел, понюхал. Неужели это…
Ведите себя так, будто оно этим не является!
Он с отвращением засунул его обратно и кончиками пальцев, гораздо менее уверенным жестом, развернул три листа, находившиеся в другом пакете. Это были черно-белые рисунки, изображавшие омерзительных чудовищ за тюремными решетками, какие-то гнусные хари, расколотые, словно зеркала, зловещие тени с длинными окровавленными ножами в тех же в застенках.
Повсюду смерть, кровь, страдание и заточение.
Произведения сумасшедшего, подумал Шарко. Может, этот псих сидел в тюрьме, тем и объясняется присутствие решеток? Еще один вероятный след…
Каждый рисунок был очень мелко подписан внизу двумя инициалами: ПФ. Они же вышли из-под его руки, и он ими наверняка гордился, потому, не удержавшись, и засвидетельствовал свое авторство. Шарко задумался, легко ли будет прошерстить всех ПФ, сидевших в тюрьме, и, размышляя дальше, сам же себе ответил: да, ведь он располагает ДНК этого ПФ – прядью его волос и обрезками ногтей. Достаточно пропустить эти данные через Национальную автоматическую базу генетических отпечатков, поскольку все заключенные туда внесены.
