– Извините. Но это так…
– Я понимаю.
Лейтенант полиции продолжал ошеломленно смотреть на Камиль, не шевелясь и не говоря ни слова. Но в конце концов нарушил молчание:
– Мы узнали от судмедэксперта, что у него взяли органы. Они куда-то ушли, но куда, мне так и не удалось… – Он покачал головой. – Я хочу сказать, что эта история с донорством органов была абсолютной абстракцией. И вдруг вы здесь, передо мной, с его сердцем, которое бьется в вас. Это так поразительно…
– Поверьте мне, дня не проходит без того, чтобы я об этом не думала. Я искала Даниэля больше полугода. Хотела знать, кем он был, как жил. Хотела, чтобы сердце ассоциировалось у меня с чьим-нибудь лицом. Не спрашивайте меня почему. Это так. И стало настоящим наваждением.
Она отпила глоток некрепкого чая. Мартель немного расслабился, порылся в ящике стола и, достав оттуда фотографию, протянул Камиль:
– Это мы вдвоем, во дворе комиссариата.
Сердце в груди Камиль забилось быстрее, словно оно услышало. Молодая женщина странно себя почувствовала. У ее донора были необычайно черные глаза – словно две дыры на фотографии. Трудно расшифровывать застывшие взгляды, но все же Камиль заметила в нем насмешливость, а также тайну. Луазо был невысоким брюнетом, коротко остриженным, довольно щуплым и не слишком красивым. Но тем не менее имелось в его внешности что-то по-настоящему притягательное.
И в его губах виднелась сигарета.
– Он курил, – пробормотала Камиль.
– Да, но заядлым курильщиком не был. В основном ударял по кофе, настоящий кофеман. Если не выдувал пятнадцать переслащенных чашек в день, считайте, что и одной не выпил. Хотя никогда не оставлял после себя немытую чашку. Такой вот чистюля. Ни крупинки сахара, ни окурка. У него в кабинете было чисто, как в хирургической операционной. У нас в уголовке его прозвали Мистером Пропером.
Он улыбнулся, но карий глаз задрожал. Его лицо снова стало печальным.
– Тем вечером он там вообще не должен был очутиться. Банальная операция, он просто подменил приболевшего коллегу. И бац – пуля прямо в голову… Мы все о нем по-настоящему горевали.
Он нахмурился.
– И это тем ужаснее, что он собирался бросить работу. Хотел подать в отставку, заняться чем-нибудь другим, начать новую жизнь.
– Какую именно жизнь?
– Понятия не имею. Но полицию в любом случае хотел бросить. И все-таки в тридцать один год… Ему дослужить-то всего семь лет оставалось.
– И вся жизнь впереди.
Камиль хотела вернуть ему фото.
– Оставьте себе, у меня еще есть.
– Спасибо. У Даниэля не было семьи?
– Его мать умерла несколько лет назад, а с отцом он не общался. Потому-то и проблем с донорством органов не было, старик сказал: «Делайте что хотите». Представляете? На похороны почти никто из его семьи не пришел, кроме одной тетки. Или двух. Тоскливо как-то.
Мартель допил свой кофе и бросил стаканчик в мусорную корзину.
– Ни жены, ни детей. Так что в итоге, может, оно и к лучшему.
– А подружки?
– Он был закоренелый холостяк. У него по этой части настоящая блокировка стояла. Женщин не мог не то что клеить, а даже заговорить с ними. Мямлил что-то, в словах путался… Его временами пытались пристроить, но он был слишком робок. Или, если угодно, не создан для этого… Хотя, думаю, ему на это было плевать.
Голубой глаз улыбнулся.
– Все-таки потрясающая проделка судьбы, что его сердце досталось женщине и теперь бьется в вас. В некотором смысле вы оба словно браком сочетались.
Камиль вежливо согласилась, хотя сам образ ее покоробил.
– Он был маленький, щуплый, а вы высокая и довольно крепкая, – заметил Мартель. – У вас не было проблем… из-за размеров сердца? Простите меня, я ничего в этом не смыслю и…
– Мужское сердце обычно больше женского. Я предполагаю, что эту разницу сгладил невысокий рост Даниэля. Впрочем, у сердца нет ни пола, ни религии, ни цвета кожи. Врачи всего лишь пытаются пересадить совместимый орган от одного человека другому: они должны быть примерно одного возраста, одной группы крови, и еще надо решить вопрос с одной сложной штукой – с антигенами. Никто не будет пересаживать сердце шестидесятилетнего старика двадцатилетнему. Но даже органы, зараженные, например, СПИДом или гепатитом, могут спасти людей с той же болезнью, ожидающих пересадки. У Даниэля была такая же редкая группа крови, как у меня, вот почему это… сработало. Я ответила на ваш вопрос?
– Полностью. Это же… замечательно.
– А что, Даниэль жил в Аржантее?
– Да, у него была тут маленькая квартирка. Насколько я знаю, его папаша продал ее буквально через несколько недель после его смерти. Этот старый козел времени не терял.
У Камиль было столько вопросов. Она попыталась сосредоточиться на главном.
– А каким он был на работе?
– Довольно упертым, надо сказать. Любил все доводить до конца, никогда ничего не бросал и всегда уходил с работы одним из последних. Он часы не считал. Потому-то меня и поразило, когда он объявил, что уходит. Ему нравилось это ремесло.
Камиль снова посмотрела на фото. Ее рука немного дрожала от волнения. Даниэль как будто приглашал на встречу, глядя своими большими интригующими глазами. Улыбался ей и звал за собой.
– Он был импульсивен? Мог раздражаться по пустякам?
– Да, частенько. Скажем так: не стоило ходить по его клумбам.
– Он курил «Мальборо лайт», пачки по пятнадцать штук?
Лейтенант полиции наклонился вперед:
– Нет, самокрутки. А к чему все эти странные вопросы?
Камиль была разочарована.
– Мне самой несколько дней назад захотелось покурить. Хотя меня мутит от табачного запаха и я никогда в жизни не курила.
Мартель помолчал несколько секунд.
– Что вы пытаетесь мне сказать?
– Что, несмотря на разницу в выборе сигарет, мне кажется, будто у меня появились ощущения, желания и воспоминания, принадлежавшие ему.
– Вот черт. Надо же.
Камиль решила, что настал момент довериться этому незнакомцу. На самом деле у нее не было выбора.
– Есть еще одна причина, из-за которой я приехала с вами повидаться. Мне с некоторых пор снится один и тот же кошмар. Я вижу молодую женщину, лет двадцати, которую, похоже, держат где-то пленницей, и она зовет меня на помощь.
Лейтенант полиции отпрянул:
– Вы… хотите сказать, что видите некоторые вещи глазами Даниэля?
– Точнее, его сердцем. Я знаю, это невероятно, немыслимо, все, что угодно, и при обычных обстоятельствах я бы и сама в это не поверила. Но сегодня я здесь, перед вами, доверяюсь вам… И мне надо понять…
