Шарко опять сосредоточился на собеседнице. Теперь она рвала на мелкие кусочки бумажную салфетку.
– Название Стикс вам знакомо?
Она уставилась на него так, словно он произнес что-то совершенно невозможное, напрочь отшибавшее всякую мысль.
– Откуда вы знаете?
– Сожалею, но это конфиденциальная информация. Расскажите о нем, пожалуйста.
Она почувствовала, что угодила в ловушку, и ей оставалось лишь продолжать.
– Это название иногда появлялось в частных разговорах, но только задом наперед: «скитс», чтобы поисковые системы не могли его распознать. Стикс – это место, где находится Запретный рынок.
– Запретный рынок?
– Там встречаются самые крутые экстремалы из тех, кто коллекционирует объекты, принадлежавшие преступникам. Фетишисты или сторонники зловещих культов, типы без всяких тормозов. На форумах, даже закрытых, все-таки остаются в рамках законности. Но у Стикса не признают никаких рамок, это средоточие различных извращений, и там, похоже, в ходу худшее из худшего.
– А что такое – худшее из худшего?
Со страшным грохотом разразились гроза: завывал ветер, грозя сорвать ставни, хлынул дождь. Лесли Бекаро встала, чтобы зажечь свет.
– Об этом нет никакой информации. Я ничего не знаю и предпочитаю не знать.
В окно стучал дождь, хлестал по стеклам, стирая пейзаж. Франку захотелось встать под эту льющуюся с небес воду, задрав лицо кверху, чтобы омыть себя от всех этих гадостей. Он опять повернулся к собеседнице.
– Где находится Стикс? – спросил он.
Она колебалась перед каждым ответом, словно простой факт произнесения этих слов заставлял ее снова нырнуть в прошлое.
– Под одним садомазохистским клубом, который называется «Олимп». Это огромная структура, один из самых больших частных клубов Парижа. Расположен на улице Руайе-Коллар, рядом со станцией метро «Данфер-Рошро». Там же находятся катакомбы, но наверняка в их малоизвестных или закрытых для посещения частях.
– Вы там бывали?
– Нет.
Произнеся свое резкое, твердое «нет», она покачала головой.
– Однажды я была готова это сделать. Чтобы знать. Но… так и не переступила черту. Я приблизилась к худшему в силу того, что соприкасалась с серийными убийцами, но там были решетки, тюремная обстановка. Тюрьма вынуждает вас следовать правилам, в некотором смысле направляет. Но столкнуться с тем, что творится под землей, значит навсегда потерять возможность вернуться назад. Это значит бесповоротно извратить себя. Потому что там каждый волен делать все, что захочет. Там уже нет ни общества, ни правил, ни табу.
Шарко прекрасно понимал, что она хочет сказать. Стоит попасть между шестеренок этого механизма, и у тебя нет другого выбора, кроме как позволить машине втянуть себя внутрь. Столкнуться с наихудшим в себе – все равно что копать себе могилу в своей душе.
Лесли Бекаро выглядела изнуренной, постаревшей; казалось, она держится из последних сил. Лейтенант позволил ей отвлечься от невеселых мыслей и, когда она подняла наконец глаза, спросил:
– Как можно спуститься к Стиксу? Предполагаю, это как-то контролируется?
– Раз уж вы об этом думаете…
Она осеклась и пристально на него посмотрела. Потом перевела свой взгляд, как это делал Фулон, на обручальное кольцо, которое он носил на левом безымянном пальце.
– У вас есть жена, быть может, и дети. Не спускайтесь туда, вы подниметесь… другим человеком.
Шарко сжал губы. Потом, помолчав несколько секунд, сказал:
– Я уже другой.
Лесли Бекаро кивнула, будто уже смирилась, будто уже не хотела бороться и просила только одного: вновь обрести свое одиночество и спокойствие.
– Надеюсь, за два года там ничего не изменилось… Когда окажетесь на месте, вам надо будет сказать пароль, чтобы встретиться с типом, который велит называть себя Эребом. В греческой мифологии Эреб – божество преисподней, порождение Хаоса, олицетворение Мрака. Он потребует у вас денег, сотню евро, и отведет вас к адским вратам. Запаситесь наличными, если вы покупатель. Нужно много наличных. Одна-две тысячи евро, даже больше, если сможете.
Шарко задумался, что можно купить за такую цену.
– А пароль?
– «Никс». В то время это звучало как «Эн-Игрек-Икс». Опять-таки надеюсь, что за два года его не изменили. Спуск происходит в воскресенье вечером. Много народу, никто не обращает внимания. Предполагаю, что где-то должен быть другой вход для покупателей или завсегдатаев. Но не знаю где.
– Воскресенье послезавтра, – тихо сказал Шарко.
– Да, послезавтра. У вас могут спросить ник, под которым вы посещаете форум, маленькая предосторожность с их стороны. Я почти уверена, что они его проверят. Мой ник Горгона. Но есть загвоздка: они знают, что я женщина.
Шарко встал и показал на портативный компьютер в углу:
– Это тот самый, с которого вы заходили на эти сайты?
– Нет, другой, тот я продала. Извините.
Франк протянул ей свою карточку:
– Я должен вернуться в Париж. Сообщите мне по электронной почте или по телефону всю информацию, которой вы располагаете, и как можно быстрее. Ники, адреса, подробности. Договорились?
– Постараюсь вспомнить.
– Может, вы нам еще понадобитесь в ближайшие дни для дачи показаний. Так что не уезжайте слишком далеко.
37
Ближе к концу дня грозы закончились, уступив место хаотическому нагромождению облаков в небе.
Но стоило взобраться на самый верх береговых утесов Этрета, как хаос приобретал божественную красоту.
Камиль сидела у края обрыва, на огромной нежно-зеленой лужайке, лицом к таинственной игле, образовавшейся в результате веков выветривания. Любовалась этим чудом, которое бросало вызов всем законам природы, и воображала себе романиста Мориса Леблана – как он, сидя на этом самом месте, придумывал приключения Арсена Люпена.
Он рассказывал детективные истории, а она в них жила.
Но эта была самая гнусная из всех, что она знала в своей жизни.
Какая-то часть ее самой злилась на то, что она оказалась здесь и все глубже увязает во мраке, тогда как отпущенное ей время уже сочтено. Надо выражаться яснее: она скоро умрет и зря тратит те крохи энергии, которые ее еще оживляют. Камиль часто задумывалась, что бы она сделала, если бы ей осталось прожить лишь несколько дней. Потратила бы все свои сбережения, отправилась бы путешествовать, открывать великолепные пейзажи, занималась бы любовью с незнакомцами, не стыдясь своего тела, и сказала бы родителям, что любит их.
Ги Брока предоставил ей свое досье. И настоял, чтобы она пролистала папку тут же, у него дома. Но после их совместного обеда она предпочла подышать воздухом, немного прогуляться по улицам, а потом посидеть на краю обрыва.
