Камиль кивнула, потом показала две фотографии Луазо, которые «позаимствовала» со стены. Она ясно сознавала, что полицейские могли бы доставить ей серьезные неприятности. Но чувствовала, что может довериться им.
– Ладно… Но это еще не все, – продолжила она. – Раз уж мы предались откровениям…
И она рассказала о том, что узнала о Драгомире Николиче, сербе, главаре воровской сети. О своем визите к нему, о его признаниях… Все внимательно слушали, ошеломленные невероятным рассказом женщины с пересаженным сердцем полицейского-убийцы. Молодой женщины, которая в одиночку совершила работу десяти полицейских, выйдя за пределы всяческих правил. Трудно было даже вообразить себе боль этой незнакомки, жившей с частицей мрака в себе. А также трудно было не испытать сочувствия к той, которую всегда будет мучить призрак умершего чудовища.
Камиль чувствовала, что ее слушатели тронуты, быть может, потому, что она сама была настоящей, искренней и в конечном счете искала только истину. Капитан полиции не сводил с нее глаз, словно поощряя ее и поддерживая.
Их встреча была такой взрывоопасной!
Психологически рискованной.
Она завершила рассказ, сообщив о визите к Ги Брока. Единственное, о чем она умолчала, так это о своей надежде жить, о сердце, которое превращается в камень, о сильнейших приступах, которые бросают ее на землю. Она хотела казаться сильной, боеспособной, доказать, что она компетентна и полностью владеет всеми своими средствами.
Это было ей нужно, чтобы продолжать.
Люси не сводила с нее глаз. Камиль оказалась настоящей сорвиголовой, упрямой, неистовой, готовой на все. И так тяжко обиженной судьбой – той же самой судьбой, которая привела ее прямо сюда, в эту заурядную квартирку в парижском предместье. Люси подумала, что это наверняка не случайно. Что некоторые судьбы в дольнем мире просто созданы для того, чтобы встретиться.
– Я отчетливо понимаю, что после своего рассказа, да еще и с тем, что было мной «позаимствовано» у Микаэля Флореса, рискую навлечь на себя серьезные неприятности, – добавила Камиль. – Нападение, похищение улик с места преступления, незаконное вторжение и так далее. Но то, что я все еще живу и продолжаю свой поиск, вообще бросает вызов всякой логике. И больше уже ничто не имеет значения. Уже ничто…
Ее взгляд затуманился, потерявшись в пространстве. Растратив все силы, она пригубила свой бокал. Николя Белланже тоже понадобилось некоторое время, прежде чем он снова заговорил, потому что от ее невероятного рассказа буквально потерял дар речи. Его ночи и дни были бесконечными, гуронсан бил его по нервной системе, и в голове все мешалось.
– Значит, так… Постараемся вообще не упоминать об этих фотографиях Даниэля Луазо, будто они не существуют. И никогда не существовали. Все согласны?
Шарко, Люси и Белланже согласились с ним взглядом. Капитану полиции нужна была спаянная команда. И она таковой была. Они были одной семьей. Его единственной семьей на сегодня.
Он почувствовал себя увереннее и продолжил:
– Отлично. Насчет гробика вместе с альбомом и конвертом… устроим так, чтобы самим их найти завтра. Скажем, что захотели еще разок осмотреть жилище Флореса, что история с обвалившейся крышей привела нас на чердак… Эту поездку в Испанию я вам оставлю, но вполне возможно, что кто-нибудь из нас тоже туда наведается, чтобы придать официальности вашим находкам, если они у вас появятся. Выражаясь яснее, мы их присвоим себе. Я сожалею, но так необходимо поступить, чтобы иметь чистое судебное досье. Это единственно возможный способ действий.
– Нормально, – откликнулась Камиль. – Никакой личной славы я не ищу, поэтому никаких возражений.
– Превосходно. А мы тем временем займемся экспертизой скелета, завтра же я сам отдам его на антропометрический анализ.
Она кивнула.
– Что касается Николича, то он наверняка в руках наших коллег из Реймса, – продолжил Белланже. – Наткнуться на такую сеть – чертовски шикарный подарок для них. Руку дам на отсечение, что они перетянут одеяло на себя, особенно перед прессой. И им не составит большого труда забыть про взявшуюся ниоткуда «высокую красивую незнакомку», которая преподнесла им этого подонка на блюдечке.
Он произнес эти слова непринужденным тоном, быть может, чтобы скрыть свое смущение. Камиль ответила ему робкой улыбкой.
– Еще раз спасибо, – сказала она просто.
– Нам всем приходилось нарушать правила в какой-то момент… – сказал Белланже.
Шарко закашлялся. Уж он-то в некоторые моменты своей карьеры не просто нарушал их, а буквально проламывал.
– Это часть работы, которая создает невероятные встречи.
На этих словах капитан полиции раскрыл свою папку.
– Теперь наш черед. Выкладываем все, что собрали на Луазо, а потом вместе подведем итог насчет Флоресов. У меня предчувствие, что благодаря нашим двум расследованиям многое срастется и мы продвинемся. Но сначала перекур, даже если я один буду курить.
40
Выкурив сигарету, Николя поведал их историю с самого начала, с находки в карьере Сен-Леже-о-Буа и вплоть до выхода на Даниэля Луазо. Люси делала заметки, закрепляя все в памяти, и ее лицо выражало то возбуждение, то отвращение. По рукам пошли фотографии: послание в карьере, послание в заброшенном доме в лесу Алат, картины Рембрандта…
Настал черед Франка ознакомить собравшихся с итогами своей командировки на запад, встречи с Фулоном, а потом с Лесли Бекаро. Он рассказал об открытых и закрытых форумах murderabilia, о заповедном месте под названием Стикс, таящемся где-то под парижским клубом садомазо. Очень серьезный след, который, очевидно, надо будет разрабатывать.
Камиль впитывала эти слова, с каждой минутой все глубже погружаясь в ужас и отвращение. Люси заметила, как часто она безотчетно прижимала ладонь к груди или к шее на уровне сонной артерии естественным, привычным жестом. Словно ловила каждое биение сердца. Можно было подумать, будто она их считает.
Николя Белланже тоже отмечал слова, обводил их кружками на белых листках. Четыре мозга работали сообща, анализировали, тянули за разные нити. Шеф группы направлял возникавшие вопросы в единое русло и наконец решил, что пора приступить к обобщению и снять вопросы.
– Первая ниточка, за которую надо потянуть, – это история с двенадцатью девушками. Можно сказать, что тут мы располагаем началом и концом цепочки, а значит, за это и надо браться в первую очередь.
Он положил рядом две фотографии: одну, добытую Камиль, на которой девушка-воровка входила в дом. И другую, которую отправил Даниэлю Луазо некий КП во вложении: отрезанная, обритая наголо голова на стальном столе.
С одной стороны, жизнь, с другой – смерть в самом мрачном своем наряде.
Камиль была поражена, удар пришелся прямо в душу. Она думала о девушке из своего кошмара, запертой, напуганной… Вид отрезанной головы уменьшал надежду найти девушку живой.
