Водитель, использовавший автобус как собственное такси, высадил меня у блочной десятиэтажки с единственным — третьим — освещенным этажом. С полчаса я выжидал на первом, пока обнаружится презиравший свою должность дежурный, оказавшийся по совместительству и буфетчиком. Он появился из ресторана, вытирая руки концом длинного фартука. За двадцать долларов он выдал ключ от номера и исчез, не спросив паспорта и не выдав анкеты для постояльца. По дороге к лифту я миновал распахнутые двери в полуосвещенный зал, где за длинным столом сидевший на лавках народ, галдя, распивал бочковое. Невыносимо искушал аромат свиных сосисок.
— Ахой, — сказал довольный жизнью мужик в джинсовой куртке с мерлушковым воротником, вталкивая под зад в кабину коренастую блондинку. Для меня места не оставалось.
— Ахой, — ответил я в сдвинувшиеся створки и отправился пешком.
Лестница едва освещалась, между вторым и третьим этажом перегорела лампа дневного света. Не проветривали лестницу, наверное, с лета.
Номер походил на пенал три шага на шесть. Шесть — это от двери, мимо туалета с душем, и до балкона. Телефонный аппарат был. На ходу я поднял трубку, в ней пискнуло. Линия подключена. Пейзаж, открывавшийся с кукольного балкона, не имел географических признаков. Горизонт подменяли блочные шестиэтажки, расчерченные освещенными лоджиями. Справа лоснилась мокрая площадь с коробкой административного здания, слева через мост над оврагом тянулось четырехполосное шоссе. Подсвеченная надпись, если я верно разобрал, гласила: «Продебрады». Возможно, так называлось поселение, а возможно, и направление на соседнее.
Не снимая плаща, я приклеил присоску микрофона на трубку ближе к приемной мембране, соединил с диктофоном «Панасоник» и набрал номер, указанный в записке Шлайна. Мои швейцарские «Раймон Вэйл» показывали 18.10 местного времени. Часы я скорректировал ещё в аэропорту.
— Просим, — сказал человек на другом конце провода. Я вдавил клавишу записи.
— Вы говорите по-английски? — спросил я.
О, Господи! Конечно же, я не вставил в диктофон батарейки.
— Да.
Прижимая трубку к уху плечом, я одной рукой подковырнул крышку блока питания, а другую запустил в свою дорожную сумку в поисках батареек. Они подвернулись сразу же.
— Вы господин Цтибор Бервида?
— У телефона. Кто говорит?
Запись пошла.
— Имя Шлайн что-то для вас значит?
— С приездом, господин Шемякин. Ждали, что вы объявитесь намного раньше, — сказал Бервида по-русски.
— Вот и дождались, поздравляю, — ответил я, переходя следом с английского на родной.
Поздравление, видимо, не пришлось Бервиде по душе. Он замолчал, а я ждал. Что ещё говорить в таких случаях?
Наконец он спросил:
— Где вы? Здесь, в гостинице «Купа»?
— Не знаю, может, и там. У меня ощущение, что дальше московской кольцевой я не сдвинулся. Пейзаж — как в Мневниках. Если хотите, пойду вниз и спрошу. Правда, это займет не меньше часа. Тут не торопятся с сервисом…
Бервида молчал ещё дольше, с минуту. То ли туговато думал, то ли советовался с кем-то поблизости. Скорее — советовался. Паузы в трубке казались мертвыми, а при разговоре голос шел как с пленки, записанной в студии, посторонние шумы отрезались фильтрами.
— Вы приехали в вашу гостиницу из аэропорта?
— На автобусе. Единственный пассажир.
— С водителем говорили по-русски?
— Да. Он со мной по-чешски… Может, обсудим это при личном свидании?
— Я не могу покинуть рабочее место, — сказал Бервида.
— Тогда?
— Тогда завтра утром. Запишите место…
— Пишу, — откликнулся я. — Диктуйте название английским алфавитом. Так мне понятней. Хорошо?
Он начал. Получилось: «Прага Три, Жижков, у Жидовского Гржбитова».
Пришлось спросить:
— Так и пишется? У Жидовского?
Бервида хмыкнул.
— Название места. Там находится заправочная станция с дизельным топливом. Покажете бумажку таксисту, он поймет куда ехать. Завтра в одиннадцать утра. Встаньте возле кассы и вытащите пачку французских сигарет «Голуаз». Не курите, конечно. Просто достаньте её. К вам, возможно, подойдут, — сказал он.
Длинное объяснение он проговорил без малейшего акцента. Робот-Бервида изъяснялся на стерильном русском.
— Что значит — возможно?
— То и значит. Возможно, не подойдут. В этом случае забудьте номер телефона. Второй звонок бесполезен. Всего доброго, господин Шемякин.
После того как на другом конце линии положили телефонную трубку, в ней, кроме исчезновения шумового присутствия Цтибора Бервиды, ничего не изменилось. Ни щелчка, ни частых сигналов отбоя, тягучая абсолютная тишина.
Кажется, словечко «робот» запустил в мировое пользование чех по имени Карел Чапек.
Я снял плащ, обследовал туалет, втиснулся между подлокотниками узкого креслица напротив открытого балкона и аккуратно вырвал из толстоватого путеводителя «Prague. The Rough Guide», купленного ещё в Шереметьево, план города.
Бервида назначил свидание в восточной части Праги и далековато от центра. Не там, где убивали из-за угла. Судя по карте, место с названием Жидовское Гржбитово больше подходило для снайперского отстрела.
2
Что я знал о чешских спецслужбах?
На Алексеевских информационных курсах имени профессора А.В.Карташева тему «Разведка и контрразведка как факторы национального подсознания» читал чех Йозеф Глава. В прошлом штатный психолог Чехословацкой разведывательной службы (ЧРС), он рано вышел на пенсию. И слыл слегка сумасшедшим. Во-первых, ежегодно, не пользуясь конспектом или записями, Глава слово в слово повторял то же, что прослушал предыдущий поток. Дополнительные вопросы оказывались бесполезными. Ответы складывались из кусков озвученного раньше. А во-вторых, сама трактовка предмета вызывала подлинное омерзение к окопникам тайных войн любой, абсолютно любой национальности до такой степени, что вопрос о расизме или фобиях увядал сам собой. Мэтр считал, что нации и их правительства тянет к шпионажу точно так же, как психически неуравновешенных людей — к тому, чтобы стать психиатрами, а импотентов заняться порнографией. Спецконторы трактовались как исчадия общественной шизофрении или паранойи, которые разнятся лишь внешними символами национальными или религиозными, а не приемами и сутью гнусных выходок.
Подспудные национальные страхи и мифы — шпиономания была их непременной частью — Глава называл живой накипью на элементах коллективного бессознательного. Под этими элементами подразумевалось абсолютно все, о чем только сообщала энциклопедия «Британика», от первой до последней статьи. Глава приводил примеры этой накипи, нарастающей из поколения в поколения, в отдельно взятых странах.
