Относительно Чехии он излагал сюжет о своем коллеге Карле Кехере, нелегале ЧРС, первом шпионе из стран Восточного блока, внедрившемся в ЦРУ США.
Самое забавное, говорил Глава, заключалось в том, что Карл успешно прошел тестирование на изощренном «детекторе лжи» ФБР. Пересилив внутреннюю мизантропию, Йозеф, гордый за соотечественника и коллегу, специально занимался исследованием этого психологического феномена. Но потом выяснилось, что ответы Карла Кехера нерадивый оператор «полиграфа» в ЦРУ просто перепутал с ответами другого человека.
Чеху везло. В сущности, за него работала жена. Пани Кехерова обеспечивала передачу секретных материалов в Прагу и делала это так ловко, что после ареста мужа в 1984 году ему, в силу формальностей, не смогли предъявить обвинение в суде США. В 1986 году парочку обменяли на советского диссидента Анатолия Щаранского, сдав агентам ЧРС на берлинском мосту Глинике. Усы и пальто с меховым воротником делали Кехера в тот момент похожим на мудрого и ловкого лиса. Пани Кехерова пересекала границу между зонами, будто шествовала, стильно вихляясь, по подиуму высокой моды в парижском «Атенеуме» — в норковой шубе и высокой белой шляпе. Белокурая и привлекательная, с огромными голубыми глазами, стройная и гибкая, она вообще походила на модель.
…Все эти воспоминания давно пройденного наводили на мысли о Кафке и Швейке и практического значения не имели. Впереди, к тому же, меня ожидала пустая ночь, которую противник, а он, согласно Йозефу Главе, не дремлет в коллективном бессознательном даже медлительного чешского народа, обязательно использует для подготовки чего-нибудь эдакого. Как это делается в Праге, я уже приметил, стоя на балконе, поглядывая вниз и взвешивая варианты маршрута до какой-нибудь «пивницы».
Напротив гостиницы под фонарной дугой человек с квадратной спиной, обтянутой джинсовой курткой с мерлушковым воротником, сняв задние габаритные фонари с древнего «Фиата», ставил под лампочки изоляционные прокладки. В глазах обывателя проявлял хозяйственность и экономию самостоятельно совершал мелкий ремонт. На деле же готовился применить общеизвестный прием агентов наружного наблюдения. С прокладками под лампочками красные стоп-сигналы при торможении не загораются. Во-первых, они, таким образом, не выдают в темноте, если рулишь с выключенным светом, а во-вторых, при езде впереди подопечного, если наблюдение ведется через зеркало заднего вида, не оповещают притормозившего сзади противника, что и ты делаешь то же самое.
Человек закончил работу, спрятал отвертку, снял нитяные перчатки и сел за руль. Опробовал тормоза, наверное. Стоп-сигналы не загорались. Дева, которой, конечно, не равняться внешностью с пани Кехеровой, но все же блондинка, визгливым голоском крикнула дважды: «Нормалек!» Не знаю, есть ли такое чешское слово, но прозвучало вполне по-московски. Я хорошо слышал оба раза.
Усаживаясь в «Фиат», блондинка поддернула юбку повыше, сверкнула под фонарным светом жирными бедрами в колготках, и парочка укатила. Не та ли, которая встретилась у лифта?
Перед выходом из номера я встал справа от дверного косяка и запомнил угол, под которым видел с этой точки свою сумку слоновой кожи, оставленную на кресле. Правая молния располагалась перпендикулярно к плинтусу под балконной дверью.
Автор путеводителя «Prague. The Rough Guide» Роб Хампфрейс оказался толковым исследователем. Рекомендованные «Будвайзер», подлива к мясу, манера еды, размер чаевых и несколько словечек на чешском полностью и плавно пришлись к месту и времени.
Оказались толковыми и те, кто пас меня туда и обратно по дороге через пустынную площадь и на прямой широкой улице, где размещалось заведение «Склипек у кочек». Я не видел их. Но они присутствовали. И в пивной тоже. Я чувствовал. Сумку, оставленную в номере, тоже вроде не трогали. Именно вроде.
Высокая техника работы свидетельствовала, что колпак на меня опустили правительственные служащие. И вовремя. Наступало время заканчивать с туризмом. Утром предстояло действовать на чужой территории и без рекогносцировки.
Спал я с открытой балконной дверью. Это в феврале-то!. Хорошо жить в Европах…
Мне снился сон, давно не новый, совсем скучный, из стандартной серии, которую я называю «Про тропики»… Может, из-за того, что к утру похолодало, номер промерз, и между двумя перинами мне сделалось зябко, как случалось зимой в горах Северного Лаоса. Зябко и сыро в синей куртке поверх армейского зеленого свитера, из которого не выдерешь мелких клещей, неизвестно откуда взявшихся в кабине «Цессны О-1»…
Иногда на секунду-другую я закрываю глаза, чтобы не видеть клыкастые скалы, высовывающиеся справа и слева. Я сижу за спиной пилота, на втором сиденье, и слушаю в шлемофоне монотонный голос командира вертолета А-47. «Пердун», как их называют за медлительность, идет параллельным курсом над нами и сбоку так близко, что я вижу в пилотском фонаре ноги человека, который на плохом французском наставляет Юру Курнина.
Юра, пилот по найму, ослеплен осколками разбитого шлемофона. Его «тронуло» из пулемета «Гэтлинг», когда, снизившись, Курнин выпускал в него свой единственный «стручок» — допотопную ракетину.
Я слышу, как вертолетчик занудно, будто ничего не случилось, талдычит Юре: «На себя ручку, совсем чуть… Хорошо! Теперь прямо, держи прямо, парень, у тебя получается. Так и держи, я скажу, когда менять. Говорю тебе, получается… У тебя получается, парень. Говорю тебе, сядешь, точно сядешь… Не молчи, отвечай».
«Он не может, — говорю я. — У него и рот стеклом забит. Но он тебя слышит».
Шлемофон Юры подается вперед. Он мне кивает, паршивец…
Вертолетчик доволен: «Да вас двое, ребята! Ну, вытянете! У вас получится!»
Я — радист, мое дело обеспечивать связь или обозначить фосфорными ракетами наземные цели и передать штурмовикам сигнал «Бейте по дыму!» Передо мной второй штурвал, но я не штатный в самолетике. И вообще я попал в кресло за спиной Юры с намерением написать очерк про войну в нейтральной зоне и продать его за приличные деньги… Юра — старый «кригскамарад» по Легиону, с радистом ему легче, и он взял меня.
Я молюсь Николаю Угоднику. Его иконка прикреплена над лобовым стеклом кабины. Другой защиты — скажем, броневых листов — у курнинской «Цессны О-1» нет, баки не самозапечатываются при попадании, скорость мала и крылья на растяжках. И кто его знает, в каком теперь состоянии шасси, в просторечии «костыли», которые не убираются никогда. Посадки на них наемные летчики называют «соревнованием одноногих по пинкам в зад»…
Своим задом Юра чувствовал землю, как унитаз на своей вилле. Так скажет про посадку, которая удалась, пилот А-47 — после выписки из госпиталя Курнин два дня поил его на той самой вилле, располагавшейся в королевской столице Лаоса городе Луангпрабанге. Слава Богу, пластиковые осколки из-под век удалось вымыть. Шлемофон стоял на столе, и в сквозную дырку от пулеметной пули, прошедшей в миллиметре от его переносицы, Юра вставил карандаш…
Сели мы на проселок, из-за отсутствия тормозов съехали в канаву и, не веря удаче, не зная толком, как поступить, я подождал, пока обвиснут крылья, а уже потом вытащил Юру. Я закутал его голову поверх шлемофона курткой, чтобы пыль из-под садившегося «пердуна» не нанесло в раны. А-47 и увез Курнина в луангпрабангский госпиталь.
