— Ниже среднего, получается, — сдержанно заметил Стрельцов скорее всего для себя.
— Ну да, наверное. Ничего особенного лицо его не представляло, шрамов, бородавок и родинок, кажется, не имелось, но вот его глаза…
Она замолчала.
— А что глаза? — заторопил Угрюмову Жора.
— Они у него были такие… — Женщина снова замолчала, подбирая слова.
— Да какие такие? — нетерпеливо спросил Стрельцов.
— Как бы вам это сказать… Без мысли в них. Такие, как бывают у рыбы…
— А возраст его?
— Пожалуй, немного за тридцать.
— А тот, что стерег вас? Он как выглядел?
— Он был выше и намного моложе круглолицего, — подумав, произнесла Александра Александровна. — Когда этот их главный приказал ему пристрелить меня, если я закричу, мне показалось, что он испугался. Ненадолго. Так, искорка испуга появилась и разом погасла.
— И это все, что вы можете о нем сказать? — удивился Стрельцов.
— Все. Я боялась смотреть на их лица.
— А как они были одеты? — спросил Жора. — Можете вспомнить?
— Как обычно, — пожала плечами Александра Александровна. — Как сейчас одеваются все. Серо, безвкусно.
— Они вынесли с дачи столько вещей. Вы не заметили, случаем, на чем они приехали: на подводе, телеге, крытой повозке? Наверняка без транспорта им было не обойтись.
— Право, я этого не знаю. Когда они ушли, я еще с четверть часа приходила в себя. А когда вышла на крыльцо, на улице никого уже не было. Но когда я сидела под наведенным на меня дулом револьвера, мне показалось, что около дома фыркала какая-то лошадь…
— Что-нибудь вы еще можете добавить к своему рассказу? — на всякий случай поинтересовался Георгий, хотя понимал, что нового уже ничего не услышит. И получил вполне ожидаемый ответ:
— Нет. Это все, что я помню и знаю.
— Хорошо. А вы писали заявление о разбое? — спросил Стрельцов.
— Нет, — ответила Александра Александровна. — Как я пришла, меня сразу к вам направили.
— Тогда пишите. — Он протянул женщине чистый лист бумаги и свой карандаш.
— А как писать? — спросила Угрюмова.
И Жора голосом учителя правоведения стал диктовать:
— Начальнику Московского городского управления уголовного розыска товарищу Николаеву…
Надо было ехать во Владыкино. Осмотреть все своими глазами. Опросить соседей по даче, если таковые имеются. Словом, произвести оперативно-следственные действия, как и полагается в таком случае.
Когда Александра Александровна дописала заявление, Жора метнулся к столу Осипова, достал из ящика его стола пустую папку с тесемками, положил в нее заявление Угрюмовой и протокол ее допроса и старательно вывел на обложке папки:
Дело о вооруженном нападении на дачу артистки Ермоловой
Начато: 24 апреля 1923 г.
Окончено:
Убрав папку в ящик своего стола, он посмотрел на Угрюмову и тоном, не терпящим возражений, произнес:
— А сейчас, гражданка Угрюмова, в рамках заведенного уголовного дела по факту ограбления дачи артистки Ермоловой, вы должны препроводить меня на эту дачу, чтобы я мог осмотреть место преступления и произвести опись похищенных вещей.
Александра Александровна пожала плечами и поднялась со стула:
— Я готова.
— Хорошо, — кивнул Жора и жестом указал свидетельнице на дверь, приглашая выйти из кабинета первой…
Дача народной артистки республики Ермоловой и правда оказалось небольшой. Это был простой одноэтажный бревенчатый дом без каких-либо изысков, похожий на обычные деревенские дома. Разве что палисадник ухожен, веранда имеется, как в господских имениях, да крыша железом крыта. В конце усадебки — добрая банька, также бревенчатая и под железной крышей. Сад за домом с яблоньками, грушами да крыжовником. Небольшая беседка, где по вечерам хорошо кушать чай с вареньем и баранками, вести неторопливые беседы о новых театральных постановках, игре артистов и строить планы на будущее. Вот, собственно, и вся дачка…
Правда, когда Жора зашел внутрь, впечатление у него поменялось. Даже принимая во внимание, что много вещей, причем наиболее ценных, было украдено, обстановка внутри оставалась барской: изразцовая печь, штофные обои, в гостиной большой угловой диван и покрытый лаком комод с вывороченными ящиками, а в спаленке — голая панцирная кровать с блестящими ножками и спинками.
Поскольку ни стульев, ни кресел не было, присели на диван: Стрельцов с одного края, Угрюмова — с другого.
Жора осматривал комнату. Его внимание привлекли ящики, торчащие из массива комода. Пара из них валялась на полу.
— А вы не скажете, кто в комоде рылся? — спросил он.
— Да сам этот мордатый и рылся, — негодующе ответила Александра Александровна.
— Вы имеете в виду главаря с круглым лицом? — уточнил Стрельцов.
— Его самого, — кивнула Угрюмова. — Кого же еще…
Георгий поднялся с дивана, поднял один ящик, посмотрел на него внимательно. На лаке, покрывавшем лицевую сторону ящика, явственно были заметны отпечатки пальцев.
— Можно я этот ящичек возьму с собой в управление? — спросил он. — Вы не беспокойтесь, я принесу его обратно.
— Берите, чего уж теперь, — последовал ответ.
Затем в течение часа Стрельцов, со слов Удальцовой, составлял опись похищенного. После чего, оставив Александру Александровну на даче, стал обходить соседей. Но, увы, особо полезного для себя Жора не услышал. Соседей слева не было вообще. И дом встретил его закрытыми ставнями и заколоченной крест-накрест дверью.
Справа, через дом, жила одна доисторическая старуха, которая то и дело лорнировала Жору, ехидно усмехаясь, на вопросы отвечала невпопад и была явно не в себе. Как она жила на даче одна, чем питалась — так и осталось для Жоры большой загадкой.
Чуть наискосок от дачи Ермоловой проживала крестьянская семья Кличковых. У них было, как говорится, семеро по лавкам. И им было явно не до соседей. Правда, старший из детей, пацан лет шести-семи, сказал, что видел мужиков и две подводы, отъезжающие от дачи барыни (так звали Марию Николаевну Ермолову Кличковы да и, наверное, все остальные соседи народной артистки), но описать мужиков не смог: было уже темно. Эти две подводы и мужиков, едущих попарно в сторону Дмитровского шоссе, видела и Марфа Колюжная, что проживала через три дома от дачи Ермоловой. Вечером она снимала белье во дворе, когда мимо нее в сторону Дмитровского шоссе проехали две подводы с мужиками. Подводы были доверху груженные. Что было на них, Марфа не видела, поскольку то, что везли мужики, было прикрыто рогожею.
Больше Жора ничего путного не узнал и уехал. А Угрюмова осталась на даче наводить порядок.
