— Именно так! — констатировал Леонид Лаврентьевич. — Это и есть детская пеленка! — потряс ею старший инспектор. — Видишь, материя небольшая, так завязывать ребенка удобно. А что это значит?
— То, что у нашего убийцы имеется грудной ребенок. И убивает он, как мы и предполагали, у себя дома…
Это произнес Георгий Стрельцов. И застыл. На мгновение замер и Осипов. А потом оба дружно повернулись к Бахматову и едва ли не хором выпалили:
— Это у той бабы молчаливой с Шаболовки, во дворе которой стояла телега, и было стойло для лошади, есть грудной ребенок! Ну, у которой мы мужа дома не застали.
— Не застали, говорите, — потер пальцами подбородок старший инспектор МУРа Бахматов. — Так, может, он новую жертву уже себе подыскивает. Так… труп пусть везут в морг, а вы со мной в машину!
Видавший виды «Чандлер», доставшийся МУРу еще от сыскной полиции вместе с водителем, нещадно ревя и напрягая цилиндры, несся по улице во всю мощь своих двадцати семи лошадок, запрятанных в моторе.
— Давай, друг, давай! — погонял водителя Бахматов. — Погоняй свою колымагу!
— Делаю все, что могу, товарищ старший инспектор! — оправдывался шофер. — Не идет быстро, треклятая!
Подпрыгивая на ухабах и рытвинах, «Чандлер» накручивал километр за километром. В одном месте он едва разминулся с ломовым извозчиком, оторопело потянувшим вожжи, в другом едва не сбил молочницу с тележкой, что везла на ней молочную флягу.
— Черти треклятые! — зло прокричала им вслед молочница. — Чтоб вам пусто было!
На Конной площади народу было немного. Кто-то торговал сбрую, кто-то пытался выручить за вполне сносную телегу пару мешков муки. Две худющие лошади, каковых кормили, очевидно, лишь от случая к случаю, да старый мерин, которому явно подошел срок отойти в мир иной, стояли на торгах рядком, не двигаясь и одинаково понурив головы, словно в глубоком раздумье. Но если они и мыслили о чем-либо, то думы эти были невеселы. Как безрадостны были и лица их хозяев.
Человека жилистого, лет сорока пяти и схожего по описанию с маниаком-убийцей, на базаре не наблюдалось.
Леонид Лаврентьевич вышел из автомобиля и пошел к лошадникам. Николай и Георгий отправились с расспросами по рядам. Мужики здесь были по большей части случайные: кто заглянул что-то прикупить, а кто что-то продать. К таким с расспросами приставать — только время терять. А его у милиционеров теперь было в обрез. Однако попалось несколько торговцев, у коих базар был главным и единственным местом работы и получения пусть небольшого, но дохода. Их и стали расспрашивать Коля с Жорой. Они рассказали, что да, бывает на площади один мужик, очень схожий с тем, кого описывали Осипов и Стрельцов. Когда на пролетке приезжает, когда так, пешим ходом приходит. Конь у него ладный, просто загляденье. И пролетка тоже крепкая. Верно, извозом себе на пропитание добывает. Но клиентов берет не особо: так, если цену хорошую предложат. А бывает, седоков и вовсе не берет, все больше к лошадкам приценивается. Как звать мужика — не ведают, не знают, и где он проживает, но, судя по всему, где-то поблизости от площади, ибо каженный день или почти каженный на Конную площадь издалека ездить нет никакого резону, поскольку базар здешний не единственный на Москве.
Иная картина наблюдалась у Бахматова. Владелец унылого мерина, что стоял, словно высеченный из камня, и, похоже, пребывал в крепких раздумьях относительно того, сейчас отдать душу Богу или малость погодить, оказался разговорчивым и был почему-то очень обижен на разыскиваемого Бахматовым жилистого мужика-лошадника.
— Да знаю я его, — ответил на вопрос Леонида Лаврентьевича хозяин доисторического мерина. — Васькой кличут. Василием Комаровым. Он тут недалеко живет, на Шабаловке, в своем доме.
— И что он за человек? — осторожно спросил Бахматов.
— Так себе человечишко, — сказал владелец мерина и смачно сплюнул. — Склизкий он какой-то. Намедни мерина мово присоветовал на живодерню отвести. А он ведь у меня работящий, это только с виду такой неказистый.
— А дети у этого Комарова есть?
— Есть. Сколько точно — не скажу. Но недавно еще одного народили…
— И часто он тут на базаре бывает? — снова осторожно поинтересовался Бахматов, стараясь скрыть волнение разыскника, напавшего на след и боящегося его потерять.
— Да, почитай, во всякий день, — сказал мужик. — Ну, ежели не во всякий, то через день — точно. Все кобылу свою гнедую торгует, да никак сторговать не может. Вроде и найдет покупателя. Сговорятся они, уйдут. Все, сделка готова вроде. Ан нет, через день снова приходит. Верно, цену ломит шибкую, вот никто и не покупает.
— А сегодня он был? — спросил Леонид Лаврентьевич, разыскивая взглядом Осипова и Стрельцова.
— А то! — Хозяин мерина, кажется, даже удивился такому вопросу. — Опять, стало быть, кобылу свою приходил продавать. Сторговался, похоже, тут с одним приезжим. Уехали с ним на пролетке. Верно, к себе домой повез…
— Давно? — быстро спросил Бахматов.
— Чего — давно?
— Уехали они, спрашиваю, давно?
— Да, почитай, час с четвертью уж прошел, — ответил мужик. — Небось опять не сторгуются, и завтра-послезавтра Васька ентот опять тута на базаре объявится…
Последних слов Бахматов уже не слышал. Он бежал к машине, крича на ходу, чтобы Осипов и Стрельцов поспешали тоже. Все трое почти разом уселись на сиденья, и «Чандлер», пыхнув гарью и зарычав, тронулся с места…
С такой скоростью американское авто ехало, верно, только на заре своей юности. А Бахматов все торопил и торопил водителя:
— Ну давай же, друг, давай…
Свернув на Шаболовку, немного сбавили скорость, мимо церкви Святой Живоначальной Троицы проехали еще медленнее, а к дому за номером двадцать шесть подъехали вообще словно нехотя и остановились рядом с воротами. Бахматов велел водителю ждать, первым вошел в дом, за ним — Осипов и Стрельцов.
В сенях им повстречался тот самый мальчишка лет двенадцати, которого видели в свой первый приход сюда Осипов и Стрельцов. Пацан, верно, собирался выйти во двор. Он посмотрел на милиционеров исподлобья и остановился.
— Родители дома? — тихо спросил его Бахматов.
Мальчишка кивнул.
— И отец дома? — снова спросил Леонид Лаврентьевич.
Мальчишка опять кивнул.
Бахматов посмотрел на Осипова и Стрельцова и решительно открыл дверь:
— День добрый, хозяева! Милиция…
Хозяин и хозяйка сидели за столом. На руках женщины был грудной ребенок. Он спал, а мужчина что-то негромко говорил женщине.
Когда милиционеры вошли, он сразу замолчал, и оба повернулись в их сторону: женщина посмотрела безучастно, а мужчина с любопытством, но спокойно. В комнате было чисто, ни следов борьбы, ни пятен крови…
— Мы по поводу самогоноварения, — кашлянув, произнес Леонид Лаврентьевич.
