– Значит, ты можешь писать музыку для ансамблей?
– Если меня посещает вдохновение.
– Понимаю. Понимаю.
Полковник обошел его, словно чтобы разглядеть со всех сторон. Потом резко повернулся к двум солдатам:
– Оставьте нас.
– Подождать за дверью? Бог его знает, что он может…
– Ты думаешь, я не справлюсь с жалким заключенным? Ну ладно, если хотите, стойте за дверью. Идите.
Полковник молча, с каменным лицом ждал, когда солдаты выйдут из комнаты. Только когда дверь закрылась, он снова посмотрел на Лоренцо.
– Садись, – приказал он.
Лоренцо положил скрипку в футляр и опустился на стул, игра настолько вымотала его, что ноги подгибались.
Полковник взял Ла Дианору, поднес к лампе, восхищаясь теплым налетом времени на дереве.
– В руках человека менее искусного такой инструмент был бы бесполезен. Но в твоих руках он оживает.
Он поднес скрипку к уху и постучал по задней деке, прислушался к сочному звуку дерева. Положив Ла Дианору назад в футляр, он увидел сборник цыганских мелодий, засунутый за ремешок под крышкой. Военный вытащил книгу и нахмурился, листая страницы.
Желудок Лоренцо завязался в узел. Будь это ноты какого-нибудь почтенного композитора вроде Моцарта, Баха или Шуберта, он бы не беспокоился, но полковник держал в руках книгу с цыганскими мелодиями, с музыкой неприкасаемых. Полковник засунул книгу назад в футляр.
– Из библиотеки моего деда, – поспешно пояснил Лоренцо. – Он профессор музыки в Ка-Фоскари. Его работа – собирать всякие…
– Что касается музыки, тут не мне судить, – сказал полковник, движением руки отпуская грех Лоренцо. – Я не похож на головорезов-чернорубашечников, которые сжигают книги и разбивают инструменты. Нет, я люблю музыку, всякую музыку. Даже в разгар таких грязных дел мы не должны терять любовь к искусствам. Ты согласен?
Он вытянул губы и несколько секунд разглядывал Лоренцо. Затем встал, подошел к столику, вернулся с жалкими остатками своего ужина и поставил перед Лоренцо.
– Художнику, чтобы творить, нужно топливо. Ешь, – приказал он.
Лоренцо уставился на горбушку и загустевшую подливку в белом слое жира. Мяса не осталось, только несколько долек морковки и лука, но для голодного человека – настоящий пир. Но он не прикоснулся к еде. Представил себе худое лицо сестры. Подумал о матери – она от голода ослабела и плохо держалась на ногах.
– Моя семья не ела весь день, – сказал он. – Никто в поезде не ел. Не могли бы вы дать им…
– Ты будешь есть или нет? – оборвал его полковник. – Если не будешь – отдам собакам.
Лоренцо взял хлеб, подержал его в руке, чувство вины грызло его, но он так оголодал, что не мог противиться искушению. Он провел куском хлеба по подливке, собрал отвратительную ленточку жира и, сунув в рот, вздохнул, когда почувствовал взрыв вкуса на языке. Нежный говяжий жир. Сладковатая морковь. Дрожжевая горечь подгоревшей корочки. Он намочил оставшийся кусочек в подливке, а когда хлеб исчез во рту, пальцами подобрал последнюю канавку жира и наконец вылизал тарелку.
Полковник сел на стул против него, закурил сигарету. На лице его застыло удивление, разбавленное скукой.
– Я уберу, а то ты еще фарфор начнешь жевать, – сказал он и отнес тарелку на столик. – Могу приказать, чтобы принесли еще.
– Прошу вас. Моя семья тоже голодна.
– Тут я бессилен.
– Но вы же можете… – Лоренцо осмелился заглянуть в глаза полковника. – Моей сестре всего пятнадцать. Ее зовут Пия, и она не сделала ничего плохого. Она хорошая, добрая душа, из тех душ, что заслуживают жить. И моя мать – она себя плохо чувствует, но будет работать. Они все будут.
– Я для них ничего не могу сделать. И тебе советую перестать о них думать.
– Перестать о них думать? Это моя семья, я не могу…
– Не только можешь, но и должен, если хочешь выжить. Скажи мне, ты из тех, кто выживает?
Лоренцо посмотрел в прозрачные голубые глаза и тут же понял: человек перед ним явно принадлежит к тем, кто умеет выживать. Брось его в океан или швырни в орущую толпу, и он как-нибудь исхитрится выбраться без единой царапинки. И теперь полковник призывал Лоренцо сделать то же самое, сбросить с себя весь тот груз, что может утащить его под воду.
– Я хочу быть с ними, – сказал Лоренцо. – Не разделяйте нас. Если моя семья останется единой, я уверен, мы будем работать лучше. Мы принесем вам гораздо больше пользы.
– Где ты, по-твоему, сейчас находишься?
– Нам сказали, что нас везут в Фоссоли.
Полковник хмыкнул:
– Ты не в Фоссоли. Ты в Сан-Саббе. Здесь только транзитный лагерь. Отсюда большинство депортированных отправляются в другие места, если только не владеют определенными навыками. Как ты.
– Тогда мне нужно вернуться в поезд, пока он не ушел.
– Поверь мне, тебе не нужно возвращаться в этот поезд.
– Куда их повезут? Пожалуйста, скажите, куда их повезут.
Полковник глубоко затянулся сигаретой и выдохнул. Глядя на Лоренцо сквозь облачко дыма, он сказал:
– Поезд идет на север. В Польшу.
Полковник поставил перед Лоренцо стакан с вином; налил другой для себя и отхлебнул, разглядывая заключенного, сидящего напротив.
– Ты из тех, кому повезло. Ты должен благодарить Бога, что остаешься здесь, в Сан-Саббе.
– Моя семья… куда их повезут в Польше?
– Вряд ли это имеет значение.
– Для меня имеет.
Полковник пожал плечами и закурил еще одну сигарету.
– В какой бы лагерь их ни отвезли, там будет холодно. Холоднее, чем ты можешь себе представить. Больше я тебе ничего не могу гарантировать.
– У моей сестры только тонкое пальтишко. И она такая болезненная… ей нельзя на тяжелые работы. Если бы ее назначили на какую-нибудь женскую… шить форму, чистить кастрюли… она бы справилась. Вы могли бы посодействовать?
– Ты совсем ничего не понимаешь? Не понимаешь, что значит для еврея отправка в Польшу? Ты избежишь такой участи, если будешь работать со мной.
– Моя сестра…
– Да забудь ты про свою сестру, черт побери!
Вспышка полковника потрясла Лоренцо. В отчаянной попытке спасти Пию он забыл о собственном опасном положении. Полковник может отдать приказ расстрелять его на месте, и, судя по ярости в его глазах, сейчас он, видимо, именно такой вариант и взвешивает. Шли секунды, Лоренцо сидел и ждал, готовый к тому, что бездна судьбы разверзнется перед ним пулей в затылок.
Полковник откинулся на спинку стула и отхлебнул еще вина:
– Если ты будешь сотрудничать, то возможно, останешься в живых. Но только если будешь сотрудничать.
