Через несколько минут Шерлок Холмс вновь заговорил, и я записала каждое слово, как того требовала моя роль:
– Здесь, где сейчас нахожусь я, стоял на коленях человек не больше двадцати четырех часов назад. Скорее… шести. Его жестоко секли плетьми. Он окунал указательный палец правой руки в кровь на плечах и таким образом писал эти слова. Французский – не его родной язык, но он хорошо его знает. Он двигался по всей длине пещеры, кровь брызгала на камни, как морская вода в бухте, и его продолжали хлестать все то время, пока он делал надпись. – Сыщик в изнеможении замолчал, словно сам проделал безумно болезненное путешествие сквозь огонь, пытки и кровавую каллиграфию.
Ирен нарушила его приказ молчать.
– Евреи, – произнесла она, – это такие люди, что не будут обвиненными зазря.
Конечно, я вспомнила эту фразу, хотя сначала не узнала ее, увидев на французском.
Я затаила дыхание. Какая-то поразительная догадка, узнавание и прозрение крутились у меня в голове, и все же я не могла их ухватить. Я еще раз записала фразу в свой блокнот по-английски: «Ивреи (разве забудешь это до странности неграмотное написание?) – это такие люди, Что не Будут Обвиненными зазря». Я вспомнила причудливое употребление прописных букв, путаницу в отрицаниях, так что трудно было понять, оправдывает автор евреев или же обвиняет. Эта фраза являлась уликой, обнаруженной недалеко от тела Кэтрин Эддоус, – уликой, которая в течение часа была навсегда стерта английскими властями.
– Ротшильд был прав, – сказала Ирен. – Вы это видите, мистер Холмс?
– Конечно вижу, – отозвался он холодно. – Я вижу почти все, что произошло в этой убогой отвратительной пещере. Помимо безумной одержимости Джека-потрошителя существует зло гораздо более древнее и дьявольское, и именно такое зло здесь поработало. И я не уверен, что кому-либо из смертных под силу его остановить!
Тут я поняла, что под его высокомерно-ледяным гневом скрывается страх.
– Довольно тяжело преследовать людей, которые получают удовольствие, причиняя страдания другим, – добавил Холмс. – И практически невозможно преследовать людей, которые причиняют страдания самим себе. – После долгой паузы он продолжил: – Здесь не обошлось и без убийства: я понял это по количеству и расположению брызг крови, которая орошала это вместилище ужаса, будто святая вода из кропила римско-католического священника, как и вы, мадам Нортон, прочтя фразу на стене, наверняка поняли, что французское слово «евреи» – juives, – написанное от руки и с пропущенной точкой над «j», будет выглядеть, как «luwes’» для англичанина, если увидеть его лишь мельком, перед тем как оно будет стерто навечно.
Навечно. То, что здесь случилось, будет длиться вечно. Мы действительно смотрели на неопровержимую связь между тогдашним Лондоном и нынешним Парижем, на дьявольскую работу Джека-потрошителя. Существовало даже два связующих элемента: еврейский, которого так боялся барон Ротшильд, и французский, указывающий на то, что злодеяния в Уайтчепеле были только началом.
Последовавшим за репликой сыщика долгим мучительным молчанием мы все отдавали должное жестокости преступлений, которые свели нас вместе. В эти мгновения пещера превратилась в черную часовню, наполненную фимиамом жертвоприношения в самых его примитивных и страшных формах. А мы стали паствой, полной решимости противостоять тьме.
Наконец Ирен заговорила:
– Кажется, я знаю, куда пропало тело, которое истекало здесь кровью. Поэтому теперь, мистер Шерлок Холмс, будьте любезны следовать за нами, помолчать и дать мне подумать.
Глава сорок вторая
Страшный экспонат
Здесь присутствовала реальность газетных статей, которая большинством обывателей и воспринимается как истинная, хотя факты, изложенные в прессе, всегда приукрашены и приправлены сенсацией.
Ванесса Р. Шварц. Блистательная действительность
Из дневника
Руки у меня так ныли от необходимости держать проклятый фонарь для англичанина, словно я несколько часов кряду гребла на лодке через озеро Эри, но я не смела возражать, чтобы меня не прогнали прочь.
И все же до чего захватывающе участвовать в охоте вместе с Шерлоком Холмсом и Ирен Адлер Нортон! Я и мечтать не могла о лучшем повороте событий.
Невысказанное (а иногда почти высказанное) соперничество между ними приводит меня в восторг. Должно быть, оно возникло задолго до моего появления в расследовании. Вот бы узнать, как и когда оно началось.
Думаю, Нелл в курсе, но она со всякими Пинк и разговаривать не станет!
Мне действительно кажется, что мы, три женщины, довольно хорошо держались в том вонючем погребе. И хотя я предпочитаю одеваться как леди, возможность побродить в мужском одеянии – потрясающая удача! Осмелюсь ли я кому-нибудь рассказать об этом позже… когда все закончится? Независимость хорошая штука, но если зайти слишком далеко и ненароком наступить на мозоль обществу, можно из эксцентричного баловня превратиться в презираемого изгоя.
Так или иначе, вот они мы, четверо мужчин: три почти респектабельных джентльмена и один неотесанный рабочий.
Когда мы спешили за Ирен по сырым темным улицам и, оглядываясь назад и по сторонам, искали знаки преследования, я не могла избавиться от мысли, что мы, три женщины, являем собой отличный пример разных уровней роста, приписываемого Джеку-потрошителю. Ни у одной из нас рост не составлял ровно пять футов – скорее мы были на несколько дюймов выше, в точности как подозреваемые на роль Потрошителя.
А Шерлок Холмс? Что ж, его рост превышал шесть футов по крайней мере на один или два дюйма, будь я проклята! Ясное дело, почему он для маскировки притворяется горбатым: просто не хочет слишком выделяться своим высоким ростом.
А представьте, если бы он носил ковбойские сапоги, как наездник шоу «Дикий Запад»!
Да уж, то еще зрелище.
Я старалась прогнать нелепые мысли, но я очень устала, да и тесное соприкосновение с грубой реальностью побуждало искать спасения в браваде.
По правде говоря, меня изрядно потрясли тот погреб и жестокие события, которые, по предположению мистера Холмса, там произошли. Не сомневаюсь, что мужчина, который использовал вместо чернил собственную кровь, был своего рода пленником. Возможно, приказ написать подобную фразу являлся наказанием. А я совершенно против телесных наказаний для кого бы то ни было.
И кстати о телесных наказаниях – ох, как же у меня ныли руки во время той прогулки! Зачем только я предложила держать «светильник мой у золотых ворот»
[115]? Статуя-то Свободы сделана из меди, а не из хрупкой плоти.
И мисс Свобода стоит на крепкой стальной опоре, спроектированной месье Эйфелем. Высота статуи составляет лишь треть от его мощной башни, и подарок к столетию американской революции был установлен всего три года назад, в 1886 году. Слава богу, что французы решили увековечить столетнюю годовщину нашей революции иначе, чем они планировали отметить столетие своей: гигантской гильотиной. Представьте себе иммигрантов, «жаждущих дышать свободно», которые на входе в порт увидят в Нью-Йоркской гавани подобное безобразие!
