– Но, Нелл, – упрашивала Ирен, – помнишь, как несколько лет назад в доме Гильберта я впервые могла следить за звуком с отдаленной сцены? В тот же день Берти по телефону услышал звуки убийства, совершенного в Савойском театре! Это то же самое, только намного лучше. Пожалуйста, попробуй. Ты можешь даже почувствовать, как актеры двигаются по сцене, когда говорят, да и пение необычайно хорошее.
– Я поверю тебе на слово, Ирен. Кроме того, я помню, что во время того ужина у Гильберта ты позволила, чтобы у известного нам персонажа сложилось о тебе весьма неправильное впечатление, и у меня нет ни малейшего желания вспоминать об этой печальной ситуации.
Ирен закатила глаза и прижала трубки устройства к вискам, словно пару механических наушников. Она двигала головой в такт музыке, которую только она и слышала, и выглядела при этом полной идиоткой, впрочем, как и Элизабет и весь длинный ряд простаков, заплативших по пятьдесят сантимов за сомнительное удовольствие.
После экспозиции телефонов, на которой мои спутницы были не просто зрителями, но и участницами шоу, они решили непременно посмотреть и другие чудеса американского павильона.
Поэтому я была вынуждена приобщиться к такой заокеанской культурной достопримечательности, как портреты всех американских президентов, включая текущего, Гровера Кливленда, вырезанные на чашечках пеньковых трубок! Могу себе представить, как эти президентские головы вспыхнут от стыда, когда зажженная курительная трубка запылает вишнево-красным цветом.
Но этим странности не ограничивались: трубки были настолько огромные, что вряд ли их кто-нибудь смог раскурить, даже такой крупный человек, как Брэм Стокер. А одна из трубок показалась мне особенно причудливой.
– Что это за президент? – спросила я. – Тот, что с огромной косматой головой и бородой?
Ирен разразилась мелодичным смехом, отчего все присутствующие в павильоне повернулись к нам:
– Ба, Нелл! Это не президентская голова, а голова бизона. Быстрее достань очки!
Пока я размышляла, что бизон в качестве президента, возможно, принес бы б́ольшую пользу республике, к нашей компании присоединилась какая-то женщина.
– Разве не изумительно? – воскликнула она. – Эту трубку пообещали Буффало Биллу, когда выставка закончится. Он приехал сюда с территории своего шоу, чтобы посмотреть ярмарку, и привязал лошадь прямо к Эйфелевой башне, можете себе представить?
Что я могла себе представить, так это многочисленную публику, которой позже пришлось обходить лошадиный навоз. Едва ли посетители будут впечатлены сувениром, который любезно оставила им лошадь Буффало Билла.
– Жаль, – сказала Ирен с ироничной искренностью. – На мой взгляд, эта трубка была бы прекрасным подарком Шерлоку Холмсу.
– Кому-кому? – переспросила посетительница, неожиданно порадовав меня.
В то время как американский павильон хвастался такими современными чудесами, как телефон, телеграф и фонограф, местное подношение вульгарной склонности к преувеличению тоже цвело пышным цветом. Особенно поражала невероятных размеров Венера Милосская из твердого шоколада, весящая около полутора тонн. Но из какого бы материала ее ни сделали, она была шокирующе обнаженной, и ей по-прежнему недоставало важных конечностей.
Наконец мне разрешили покинуть тень башни и прогуляться по другим строениям, хотя я не увидела ничего, что могло бы сравниться с настоящей смелостью американского изобретения.
Ирен была счастлива, что Льюис Комфорт Тиффани, сын нашего периодически возникающего клиента и благодетеля, всемирно известного ювелира Чарльза Тиффани, выиграл гран-при на выставке серебряных украшений. Я же порадовалась тому, насколько расцвел талант этого юноши с того момента, как несколько лет назад его гордый, но необъективный отец подарил Ирен одну из его ювелирных работ – брошь, выполненную в форме гадкого извивающегося осьминога, украшенного неправильными по форме жемчужинами, янтарем и аквамарином. Совершенно очевидно, что изделие было никудышным и имело ценность только в глазах своего создателя.
К тому времени как мы обошли б́ольшую часть экспозиции и остановились у небольшого павильона, торговавшего едой и напитками, солнце уже клонилось к закату.
– В кафе слишком людно и шумно, – заявила Ирен. – Давайте устроим пикник прямо здесь, а заодно застолбим место на весь вечер.
– Ох, Ирен, я уже вымоталась, – пожаловалась я. – Сколько нам еще тут торчать?
– Пока охота не принесет плодов. До наступления темноты.
– И чего мы достигли нашей прогулкой?
Элизабет состроила недовольную рожицу:
– Но ведь было весело, Нелл! Все имеют право хоть иногда повеселиться!
– Но не на задании. Мы же на задании? – с тревогой спросила я Ирен, потому что ноги у меня гудели, а голова болела от тесного головного убора.
– Да, но сначала я хотела обследовать территорию выставочного комплекса. Буффало Билл попросил нас быть около Дома инвалидов в тот момент, когда на башне зажгутся вечерние огни. Он не может присоединиться к нам, пока не закончится его последнее на сегодня шоу.
– И как он разыщет нас в такой толпе? – поинтересовалась я.
– Думаю, нам самим было бы легче найти его, но… не беспокойся об этом. Он сказал, что пошлет разведчика, который не потеряет нас из виду, если мы будем держаться у входа в секцию колониальной истории.
– Хм-м-м, – протянула я, когда мы кружным путем возвращались к набережной реки. – Есть только одна экспозиция, которую мне хотелось бы увидеть.
– И что же это? – спросила Элизабет.
– Здание панорамы, по форме напоминающее корабль.
– Ну так вот оно, стоит на якоре, прямо по курсу, – произнесла Ирен голосом Долговязого Джона Сильвера
[126], указывая пальцем куда-то вперед. Впрочем, на выставке все таращили глаза, тыкали пальцами в разные стороны и перекрикивались, будто сошедшие на берег матросы.
Я различила необычную форму корабля у самой кромки Сены, а также длинную очередь людей, ждущих возможности посмотреть на чудеса внутреннего убранства. Я же была обречена любоваться на вульгарное поведение толпы.
Мы выстояли очередь ко входу на корабль, заплатили за билеты и, переступив через порог, оказались в мире арабских сказок, где каждые несколько шагов, подобно ковру-самолету, переносили нас в разные далекие экзотические страны. Представлявшая все уголки французской колониальной империи выставка каждую минуту поражала видами, звуками и, увы, запахами.
– Я и представить себе не могла, – пробормотала я.
– Что представить, Нелл? – поинтересовалась Элизабет.
– Что Франция имеет колонии в стольких регионах мира, на стольких континентах.
– Не одни только британцы промаршировали в своих ботфортах по всему лицу Земли.
