– Ирен, – начала я, когда Элизабет закрыла за собой дверь, – мне очень не хотелось бы снова видеться с мистером Стокером. Только представь, насколько неловкой для нас обоих была прошлая встреча в доме свиданий.
– Именно поэтому новая встреча с ним должна стать очень информативной, Нелл. Ты же не думаешь, в самом деле, будто я собираюсь просить его совета в театральных вопросах, хотя он и является лучшим экспертом в этой области? Я намерена узнать, как и почему он оказался в месте, где произошло убийство.
– А я не намерена! У него есть молодая жена, одна из трех самых красивых женщин Лондона, если верить этому карикатуристу из «Панча»
[60], Джоржу Дюмюрье, а также премилый сын, всего семи или восьми лет. Не представляю себе, чт́о человек с такой прекрасной репутацией и чудесной семьей мог делать в подобном заведении!
– Да брось, очень даже хорошо представляешь, именно поэтому ты так расстроена. Но подумай: мы находились в том доме по вполне невинным причинам. Возможно, аналогичные причины были и у Брэма?
– Очень надеюсь, но боюсь, что это не так.
Ирен кивнула, соглашаясь:
– Ты начинаешь понимать, как устроен мир. Он частенько разочаровывает.
– Большего разочарования, чем недавние события, я в жизни не припомню. Мне говорили, что люди по натуре своей аморальны. И вдруг я обнаруживаю, что моя лучшая подруга посчитала целесообразным прослыть аморальной! Получается, если ты хороший человек, живущий в плохом мире, необходимо притворяться плохим – для того лишь, чтобы сохранить то хорошее, что в тебе есть! Это безумие!
У Ирен хватило совести немного смутиться.
– Мы живем в обществе, Нелл, а общество часто бывает лицемерным. Богатство и власть развращают.
– Брэм Стокер не богат и не обладает особой властью, – возразила я. – К тому же… он всегда мне нравился.
Подруга пересела на стул рядом с моим и обняла меня за плечи:
– И пусть нравится и дальше, Нелл! В конце концов, Брэм – один из самых симпатичных мужчин в Лондоне и, осмелюсь предположить, в Париже тоже! Вспомни, что говорится в Завете: «Не судите, да не судимы будете».
Услышать слова Писания из уст Ирен было столь же странно, как если бы их цитировал наш кот Люцифер. Я засмеялась, хотя голос все еще дрожал от недавнего негодования.
– Но как можно решиться никого не судить, когда богатые и известные мужчины ведут тайную жизнь, предавая жен и соблазняя каждую даму на своем пути – или, в лучшем случае, заставляя ее притворяться соблазненной!
– Не каждый мужчина таков, Нелл. Принц Уэльский – признанный распутник. И потом, чем еще ему занять себя? Его мать, кажется, доживет до ста лет, но не позволит ему занять приличный пост в правительстве.
– Ты пытаешься его оправдать.
– Потому что у всех наших поступков, и хороших и плохих, всегда есть причина.
– Даже у Джека-потрошителя?
– Даже у Джека-потрошителя.
– Значит, понять причину его безумия будет равносильно раскрытию его преступлений.
– Ты права. А что касается Брэма – помнишь, я как-то говорила тебе, что считаю красавицу Флоренс слишком холодной? Без сомнения, Брэм того же мнения.
Увидев, что я нахмурилась, примадонна тут же заговорила доверительным шепотом:
– Многие женщины выходят замуж, производят на свет ребенка или двух, после чего отказываются выполнять супружеский долг. Ты понимаешь меня, Нелл?
Я неуверенно пробормотала:
– И Флоренс Стокер…
– …весьма вероятно, относится именно к таким женщинам. Генри Ирвинг занимает все время ее гениального мужа, и днем и ночью. Поэтому Флоренс нашла себе другого мужчину в качестве сопровождения: того, кто не так обременен работой, как ее супруг, – Уильяма Гильберта.
– Не может быть! Гильберт – это же тот распутник и хам, в доме которого состоялся памятный званый обед с принцем Уэльским, где выступали хористки из труппы Д'Ойли-Карта
[61]… когда ты внушила Берти, будто ему удалось тебя соблазнить!
Ирен кивнула:
– Однако я уверена, что отношения между Гильбертом и Флоренс не имеют ничего общего с соблазнением. Начнем с того, что она и не захотела бы серьезного романа.
– Почему тогда он крутится вокруг нее?
– Гильберт стремится поддерживать свою репутацию дамского угодника, появляясь на людях под руку с красивой женщиной. Флоренс же получает возможность выходить в свет, чего раньше не могла себе позволить, дожидаясь, пока у мужа появится свободное время. К тому же ей приятно купаться в непрекращающихся похвалах ее красоте без опасения, что кто-нибудь посягнет на нее саму. Идеальное соглашение для них обоих.
– А как же мистер Стокер?
Ирен загадочно улыбнулась:
– О, теперь, когда мы повстречали его в парижском борделе, это настоящая загадка для меня. Случайно ли он там оказался? Часть его работы – быть везде, особенно в кругу сильных мира сего, чтобы продвигать интересы Ирвинга. Либо он просто искал там то, чего не дает ему жена? Признаю, что я не могу с уверенностью сказать, в чем тут дело. Если Флоренс лишь формально называется его женой, он должен чувствовать себя вправе искать удовлетворения на стороне, не особо волнуясь о том, что может принести домой грязную болезнь. Хотя опасность заразиться всегда присутствует в жизни тех, кто любит приключения подобного сорта.
– И поделом им! Фу, Ирен, неужели обязательно обсуждать наших хороших знакомых в таком вульгарном ключе? Не хочу даже думать об этом.
– Вот и не думай. Но ты должна понимать, что большинство людей носит маски, иногда много масок – на все случаи жизни. В разное время и при разных обстоятельствах они ведут себя по-разному. Никто из них не играет одну-единственную роль.
– Ты судишь по людям из мира театра, как, например, этот гадкий хлыщ Оскар Уайльд. Ох! Только не говори мне, что и он изменяет своей хорошенькой жене, Констанции, с другими женщинами!
На лице Ирен на секунду мелькнуло непонятное выражение.
– Нет, думаю, можно с уверенностью утверждать, что Оскар не изменяет ей с другими женщинами.
– Удивительно! Такой самовлюбленный ломака – и остается верен жене!
– Ты видишь лишь броню, которую Оскар тщательно создал и в которой наглухо укрылся, чтобы защитить себя, потому что на самом деле он очень чувствительный человек. Как и Шерлок Холмс.
– Этот господин? Он слишком высокомерен, чтобы притворяться.
