И разумеется, над зданием развивался национальный триколор.
Как известно, я питаю некоторые предубеждения против всего французского и должна сказать, что это исключительно местная, и исключительно парижская затея: поднять смерть до уровня зрелища. На одном берегу реки Сены, в тени Эйфелевой башни, на Марсовом поле раскинулся цыганский балаган Всемирной выставки. На другом берегу, укрывшись за готической громадой собора Нотр-Дам, состоящее, подобно Троице, из трех частей здание морга служило покойницкой, мавзолеем и местом, куда приходил в поисках развлечения весь Париж.
Город Огней временами мог быть очень темным.
Брэм Стокер заметил нас и подошел, слегка поклонившись и дотронувшись до полей шляпы.
Толпа впечатляла. За исключением единственного конного омнибуса – высокой конструкции с блестящими колесами (задние намного больше передних) и винтовой лестницей в хвосте, ведущей на второй этаж (как всего пара-тройка лошадей умудряются сдвинуть с места такую махину с дюжиной пассажиров, лежит за гранью моего понимания), – люди приходили к моргу пешком, хотя я и заметила один кэб и пару велосипедистов.
Тут были чернорабочие в грубых бархатных штанах и блузах свободного покроя. Жандармы в строгих синих куртках с рядами латунных пуговиц. Старушки, сжимающие корзины, как дамы обычно держат крошечные ридикюли. Дети в коротких штанишках или пышных юбочках – ожившие пастельные зарисовки с Монмартра. И респектабельные дамы, среди которых попадались даже молоденькие девушки, под руку с сопровождавшими их мужчинами: отцами, братьями, мужьями, – все они неторопливо шли ко входу на жуткую выставку.
– Я не знаю, чего ожидать, – пробормотала я, когда мы обменялись приветствиями.
Мистер Стокер прочистил горло:
– Я еще никогда не посещал эту экспозицию мертвых в сопровождении женщин. Флоренс, конечно же…
Ирен продолжила его мысль:
– Я помню, как она расстроилась, когда вы принесли домой на Чейни-Уок в Челси человека, вытащенного вами из Темзы.
– Утопленника. Мертвого, несмотря на все усилия моего брата Торнли вернуть его к жизни. Никогда не забуду, как брат бился над этим несчастным, лежащим на нашем обеденном столе… Флоренс так и не смогла избавиться от мысли, что место, где мы ели, послужило кому-то больничной постелью, а вернее будет сказать – похоронными дрогами. Она настаивала на том, чтобы мы переехали, и нам пришлось это сделать.
– Наверное, хорошо иметь брата врача, – заметила Ирен, бросив мне многозначительный взгляд.
У меня в голове снова зазвучали слова Шерлока Холмса: «Я не мог позволить ему участвовать в деле, где люди с его образованием и профессией вызывали подозрения».
Уж если друг Шерлока Холмса попадал в поле зрения полицейских в деле об убийствах в Уайтчепеле, просто потому что был медиком, то что говорить о брате этого гиганта, работающего по ночам и, возможно, являвшегося клиентом по крайней мере одного французского борделя?
Мог ли Брэм Стокер перенять у брата достаточно знаний, чтобы суметь нанести раны, обезображивающие тела жертв Потрошителя?
Не собираемся ли мы теперь исследовать парижский морг с тем самым человеком, который совершил известные на весь мир страшные преступления?
Вне зависимости от того, что ожидает нас внутри, мне впору наблюдать не столько за жуткими картинами смерти, сколько за нашим именитым провожатым.
В толпе чувствовалось праздничное возбуждение. Французская речь смешивалась с английской, и я заметила среди людей множество девушек, столь же розовощеких, как Пинк. Слава богу, что сегодня ее не было с нами! Какие бы ужасы ни пришлось ей пережить в доме свиданий в тот день, когда она обнаружила место преступления, – да, впрочем, и в любой другой день, – ни одна девушка не должна по собственному желанию посещать этот зоопарк смерти. Брэм Стокер шел позади нас – крепкая стена, облаченная в английский твид, и я была рада этой защите, пока мы пробирались сквозь толпу в главную залу.
Люди в пять рядов стояли вдоль стеклянного барьера, рассекавшего помещение на две части подобно разрезу, сделанному скальпелем умелого хирурга.
Брэм – то есть мистер Стокер – уверенно прокладывал путь в толпе, так что мы оказались среди немногих «счастливчиков», кому повезло подойти к самому стеклу.
Я увидела, как закрывавшая вторую половину комнаты зеленая занавеска разъезжается в стороны, а там… ах, мне кажется оскорбительной даже попытка описать увиденное на бумаге: двенадцать каменных столов в два ряда, на каждом из которых лежало тело, полностью обнаженное, если не считать обрывка ткани, прикрывающего низ живота.
Невозможно описать, насколько шокирующим было зрелище. Меня словно окатили ледяной водой, а затем подожгли. Стучало ли у меня сердце? Так сильно, как будто по грудной клетке изо всех сил барабанили ладони дикарей. Гул в ушах превращал звучащие вокруг меня французский и английский в какое-то тарабарское наречие. Казалось, ноги у меня оторвались от земли, а макушка уперлась в потолок.
Раньше столько наготы мне приходилось видеть только на картинах, поэтому я быстро отвела взгляд. Не знаю, какие тела поразили меня больше, женские или мужские; могу только сказать, что все они были белыми как бумага. И такими же неподвижными. Некоторые выглядели так, будто могли подняться и заговорить в любую секунду. Другие же, казалось, не разваливаются на части только благодаря усилиям похоронных дел мастера.
И все же… лицо и форма смерти были настолько завораживающими, настолько ужасающими, что я была не в силах не смотреть. Что разделяло меня и их кроме стекла? Минуты? Скорее, часы. Или дни. Еще совсем недавно они были одеты и ходили, дышали, смеялись, плакали, сквернословили. А потом умерли. И теперь лежат на всеобщем обозрении, беззащитные, окруженные любопытными зеваками.
Смотреть на них казалось кощунством. Отвернуться было бы трусостью.
Рука Ирен сжала мой локоть.
Я увидела ее горящие глаза и поняла, чт́о она хотела мне сказать.
Повернув голову, я взглянула на Брэма Стокера.
Его лицо пылало странным удивлением, как будто он открыл книгу, которой никогда до этого не читал.
– Благодарю вас, Брэм, – сказала Ирен, натягивая перчатки, когда мы вышли из лабиринта мертвых и остановились на тротуаре возле здания морга.
Вокруг нас бурлил людской поток, распространяя запахи сырой ткани, чеснока и лавандовой воды.
– Могу ли я чем-нибудь еще быть вам полезен? – спросил писатель в замешательстве.
– Нет. Мы с Нелл зайдем в Нотр-Дам, а оттуда кучер отвезет нас в гостиницу. Я уверена, что у вас много своих дел.
– Да. – Он вздохнул, нахмурившись. – Надеюсь, визит в морг оказался полезным.
– Ах, новые впечатления всегда полезны для наблюдательного человека. – Примадонна склонила голову набок, словно малиновка, рассматривающая червяка.
