Я старалась не думать о том, как Ирен и Элизабет изучают павильоны Всемирной выставки и, в частности, шоу «Дикий Запад» мистера Буффало Билла.
Буффало Билл! Одно только имя показывало всю незрелость и смехотворность американских нравов. Что это за имя для человека, на изображениях которого присутствуют длинные седые волосы и снежно-белая козлиная бородка, как у какого-нибудь тщедушного Санта-Клауса?
Представьте, чтобы какого-то англичанина звали… Херефорд
[83] Гарри! Или Гернси
[84] Годфри! От одной только мысли я засмеялась, в результате чего другие пассажиры прервали болтовню и уставились на меня.
Я взяла себя в руки, достав носовой платок и сделав вид, что чихаю. А потом я подумала о Джерсийской Лилии, Лилли Лэнгтри, хотя уж ее-то я, конечно, никогда раньше не представляла коровой
[85]!
И на меня вновь накатили волны смеха.
На встречу я оделась почти с такой же тщательностью, с какой обычно наряжается Ирен. Мой дорожный костюм из золотистого вельветина с похожим на плотную вязку тиснением и отделкой из черного атласа на юбке и жакете заявлял обо мне как о серьезной деловой женщине. Лиф и рукава блузки были отделаны кружевной, но без вычурности, оборкой. К поясу я пристегнула меньше брелоков, чем обычно. Они болтались на виду на шатлене длиной почти в два фута вместе с маленькой записной книжкой, оправленной в серебро, – самой заметной деталью.
На этот раз, попав в гостиницу, я точно знала, куда идти, поэтому в вестибюле сразу вошла в лифт. Поездка была такой пугающей, что мне захотелось выскочить еще до того, как мы успели подняться на один этаж. Но вскоре я уже стучала в дверь Шерлока Холмса, напомнив себе, что моя задача заключается в том, чтобы вытянуть из него как можно больше сведений, но при этом не позволить ему получить хоть малейшую выгоду от встречи со мной.
Должна признать, что парижский стиль был очень к лицу мистеру Холмсу. Возможно, дело было в орлином носе, доставшемся ему от предков. Но, как бы то ни было, он выглядел достаточно цивилизованно в городском костюме.
– Парижский стиль вам к лицу, мисс Хаксли, – прозвучало его раздражающее и сбивающее с толку приветствие. – Вижу, омнибус был переполнен.
Я не собиралась потакать его самолюбованию в умении определить, как прошло мое путешествие. Все равно что иметь дело с заносчивым двенадцатилетним подростком, который полон тщеславия и ложных представлений о себе. Держись строго и достойно, велела я себе, и он ничем не сможет тебя расстроить.
– Я здесь не по своей воле, – сказала я.
– Как и я, – ответил он, улыбнувшись. – Тем не менее полагаю, мы извлечем максимум из сложившейся ситуации. И я уверен, что мадам Ирен свела нас сегодня не бесцельно… по крайней мере, не без своих целей.
– Почему вы так ее называете?
– Как я ее называю?
– Мадам Ирен. Неподходящее обращение даже с точки зрения французского языка, и это довольно грубо.
– Пусть я англичанин, мисс Хаксли, но в жилах моих предков текла французская кровь, поэтому я говорю «мадам». Что касается имени, поверьте, я употребляю его из уважения, а не в силу фамильярности. Как вы хорошо понимаете, мы с ней почти не знакомы, несмотря на ряд… мм… неудачных пересечений.
Я пожала плечами: бестактный жест, доставшийся мне от Ирен и, возможно, от распихивания плечами слишком большого количества французов в омнибусе. В то же время нельзя придумать более лаконичного и подходящего жеста для того, чтобы уйти от прямого ответа.
Кроме того, эта уловка позволила мне обойти стороной упоминание о тех случаях, когда Ирен сталкивалась с Шерлоком Холмсом и он не узнавал ее. Я смотрела на сыщика, внимательно изучая его и придя к некоторым заключениям, которые могли бы его удивить.
Когда я вошла, его рост показался мне очень близким к пяти футам и одиннадцати дюймам. Из-за крайней худобы он казался еще выше, возможно, выше шести футов, но я была уверена, что легкая сутулость мгновенно убрала бы два-три дюйма.
Я обратила внимание на его руки: худые, но гибкие и сильные. Мне случалось видеть пальцы пианистов той же гибкой силы. Его лицо было достаточно бледным, как у англичанина. А волосы – темными, но хватило бы чуть-чуть пудры, чтобы осветлить их. При этом неестественно пышные усы могли бы скрыть угловатость лица и даже смягчить ястребиную резкость носа.
Я была уверена, что именно о нем рассказывал Израэль Шварц: это Холмс стоял на другой стороне улицы, наблюдая, как Лиз Страйд толкают на землю.
Я также была уверена, что мой спокойный оценивающий взгляд удивил сыщика. Он оглянулся и пошел за трубкой, лежащей на приставном столике.
– Вы не возражаете, мисс Хаксли?
– Я решительно возражаю, хотя понимаю, что зловонный дым, судя по тем, кого я знаю, способствует обострению когнитивных функций.
Он затолкал несколько неопрятных щепоток табака в чашечку трубки, утрамбовал их, затем чиркнул спичкой и раскурил трубку, попыхивая, словно отъезжающий со станции паровоз.
– Это верно, – сказал он между затяжками, выпуская дым с той же регулярностью, что и локомотив Большой Западной железной дороги. – Мадам Ирен предпочитает сигариллы.
– Только когда она глубоко озадачена.
– И часто она глубоко озадачивается?
– Только когда вмешивается в чужие запутанные дела.
– Ха! – Сыщик издал тот же странный кашляющий смешок, что я уже слышала от него раньше, и направился к окну: то ли чтобы повернуться ко мне спиной, то ли чтобы посмотреть на улицу, я не могла понять. Впрочем, оба варианта были оскорбительны. – Как она выносит ваше неодобрительное отношение к ее привычкам?
– Вы имеете в виду курение или вмешательство в чужие дела?
– И то и другое.
– Очень хорошо, – сказала я прохладно. – Как и все прочее.
Он вновь закашлялся от смеха и повернулся ко мне:
– Должен сказать, что восторгаюсь одной из ваших привычек.
– Моих привычек? У меня их нет.
– Напротив, я никогда не видел более подверженной привычкам женщины. Я имею в виду эту дамскую безделушку, что вы носите. Очевидно, от нее есть своя польза.
Мне потребовалось время, чтобы понять, что он имеет в виду мою верную цепочку-шатлен на поясе. Я так давно привыкла к ее присутствию, что забыла о ней, как мужчина забывает о карманных часах.
Я считала этот серебряный набор принадлежностей, свисающих с центрального сегмента, пристегнутого к поясу, элегантным женским аксессуаром. Однако, избегая всяческих безделушек, предназначенных лишь для кокетства, никогда не рассматривала шатлен как украшение. Возможно, причина была в любви к рукоделию, но я так привыкла иметь при себе повседневные инструменты, что считала их наличие обычным жестом практичности, как мужчины носят карманный нож. И действительно, одним из брелоков на моей цепочке было маленькое, но острое лезвие.
