Отчетливое недовольство прошло по загримированному лицу Шерлока Холмса. Хотя его сыскная работа, должно быть, «спасла» несчетное число клиентов от позора и даже смерти, подозреваю, что идея духовного наставления его не привлекала – ни в качестве объекта спасения, ни в качестве спасителя.
Как часто говорила мне Ирен, он полагался на доказательства, логику и науку. Думаю, любые материи за пределами рациональности вызывали его презрение, в том числе и различные тонкие чувства. На свой манер он с той же настойчивостью, что и съежившийся человек на табуретке, держал нас, безнравственных женщин, на расстоянии.
В моем случае я принимала это в качестве комплимента.
Келли вытянул вперед руки, словно пытаясь разглядеть кровь, о которой говорил Шерлок Холмс.
– Они собирались повесить меня, – сообщил он, – но я знаю, что Бог не допустил этого. У него на меня большие планы. Миссия.
– И почему Бог должен выбрать именно тебя? – спросил детектив.
– Я вырос в религиозном доме, отец, все были праведными католиками, и к пятнадцати годам меня обучили ремеслу драпировщика, и я был счастлив в полной мере, пока в один из дней не узнал о своей так называемой удаче. Я унаследовал значительную сумму: в течение десяти лет ею управлял некий Джон Ален, капитан торгового судна, не имеющий со мной родства, но принадлежала она мне.
– Божественная удача действительно осветила тебя, сын мой.
– Нет! Это была сделка самого дьявола! Я внебрачный ублюдок сатаны, оставленный блудной матерью на воспитание моей бабке. Избавившись от меня, мать, будь она проклята, ушла и позже вышла замуж за этого моряка. Ради моего же «блага» меня отлучили от любимого ремесла и отправили в коммерческий колледж, а потом на работу в ломбард, что, как по мне, находится в одном шаге от ростовщичества. Только через четыре года мое страдание убедило тех, кто распоряжался моим грешным наследством, дать мне деньги на возобновление ремесла обивщика. Я направился в Лондон.
– Да-да… – Мистер Холмс, казалось, собирался сказать еще что-то, потом сцепил руки за спиной и стал ходить вперед и назад, словно взволнованный церковник. – Лучше исповедаться быстро, одним долгим порывом. Расскажи мне, что ты делал в Лондоне.
– Работал драпировщиком, отец. Это была хорошая работа. Я любил ее. Всегда любил. Забивать маленькие шляпки гвоздей, красиво и ровно, вдоль кромки. Я часто работал над последними штрихами. Они никому не доверяли мое дело. – Он нахмурился, глянув на дверь, на окно, на нас, троих безмолвных свидетелей. – Я начал пропускать пинту или две после работы. Все так делали. – Его лицо помрачнело. – Потом вокруг появились они. Разрисованные демоны из ада! Куда деваться молодому парню? Я не знал. Выпивка затуманила мне голову! Я был хорошим мальчиком до того момента. А потом они сделали меня плохим. Я пытался сопротивляться, но они всегда находили меня, вечно кружили вокруг, дразня, желая денег. – Он покрутил головой, глядя на каждую из нас, и прижал руки к лицу, чтобы не видеть своих искусительниц. – Я сделал единственное, что было в моих силах. Сбежал. Нанялся на военный корабль, где не было этих демониц.
– Военный корабль? Как тебя туда взяли?
Келли пожал плечами:
– Он был американский. Но мне пришлось вернуться. Корабль не мог стать моим домом. Дом был… на Кертейн-роуд.
– Кертейн-роуд?
– В Ист-Энде. Я там делал мебель, а потом случайно попал на работу рядом с доками, где корабли плавают туда-сюда на материк. Я ведь тоже был моряком. Но выпивка и шлюхи никуда не делись, и дьявол выпил мой дух до дна, а я не мог сопротивляться. Поэтому я подумал, как написано в Библии, лучше жениться, чем сгореть в аду. Я нашел Сару, и мы стали гулять вместе. Но ничего постыдного! Ничего такого, что делают вам подобные. – Он вновь посмотрел на нас и резко прижал руки к ушам: – Не могу выносить их вид! Но приходится зажимать не глаза, а уши. Они так болят, боль живет между ними, и иногда мозги словно гниют, и ужасная вонь и гной сочатся у меня из ушей! – Он зажмурился, причитая и покачиваясь то ли от реальной боли, то ли от воспоминаний об агонии. – Парни сказали, что я поймал… э… заразу от грязной шлюхи, будь они все прокляты! – Келли поднял мутные глаза. – Через год мы поженились. Сара и я.
– Когда это было?
– Когда?
– В каком году, сын мой?
– А… в восемьдесят третьем. Кажется. Плохой год.
– Ты ничего не сказал Саре о своем состоянии, прежде чем вы поженились?
Он покачал головой:
– Как только мы стали мужем и женой, я увидел, что она просто еще одна грязная шлюха. Блудница, которая вовлекла меня в грех. Ей нужны были только мои деньги, как и всем им, но она оказалась достаточно умна, чтобы получить их, женив меня на себе. Может быть, она и заразила меня гноящимся сифилисом, так я ей сказал. И боль у меня в голове, в ушах… Как-то раз я взял перочинный ножик и… и я собирался откопать грязь у нее в ушах, которой она заразила мне уши. Я воткнул нож ей в ухо и копал, копал. Ее мать с визгом бросилась на улицу, но шлюхи не помогли ей. Полицейские оттащили меня от Сары, но я вскрыл зло, и оно сожрало ее, и она умерла через день или два. Поэтому меня арестовали за убийство, хотя каждому ясно, что я пострадавшая сторона. Даже присяжные рекомендовали помилование, но судья приговорил меня к повешению, хотя я говорил им, что Бог простил меня и приготовил для меня миссию.
– Тебя не повесили, – заметил мистер Холмс с легким отвращением.
– Нет, и не повесят, ибо кто стал бы винить меня за убийство шлюх?
Резкий скрип по деревянному полу насторожил меня. Келли вскочил с табурета и, пригибаясь, словно зверь, обогнул мистера Холмса и бросился к двери.
Где стояла я.
Он оказался рядом в мгновение ока и, схватив меня за руку, крутанул и отдернул от двери. Но потом не отпустил меня и не убежал. А прижал к себе и приставил что-то твердое и холодное мне к горлу.
Я почувствовала запах его страха сквозь несвежую одежду, и меня едва не стошнило.
Если бы на мне была моя обычная прогулочная одежда, то высокий воротник уберег бы шею, но распутный наряд не давал никакой защиты.
– Вот, – прошипел он, шумно дыша и брызгая слюной мне в ухо. – Мир не заметит исчезновения еще одной шлюхи, и я снова смогу заняться служением моему Господину.
Все остальные, кто был в комнате, бросились вперед в попытке задержать Келли, но тут же застыли в ужасе.
Он действовал быстро и уверенно.
Я теперь стояла в той же позе, в какой находились жертвы Джека-потрошителя в Уайтчепеле за мгновения до того, как кровь из их горла начинала хлестать на холодный булыжник улицы.
Страх кинжалом вонзился мне в сердце, но я не могла ни двигаться, ни говорить. Меня словно парализовало, как, должно быть, и всех моих защитников, но они в любом случае были слишком далеко.
Ничто не могло предотвратить стремительный удар мастера-мебельщика. Меня поразила мысль, что рука, украшавшая siège d’amour принца Уэльского, может вскоре отправить меня к Создателю.
