Когда все трое повернули в очередной коридор, впереди открылась еще одна дверь, и в мелькнувшем на мгновение свете дня перед ними возникли отчетливые силуэты двух убегавших от них людей.
– Эй, вы! – крикнул Джон. – Полиция! Стоять!
Дверь за ними уже почти закрылась, когда Уэлан выстрелил. Пуля отколола щепку у верхней дверной петли. Джозеф подумал, что сам он едва ли смог бы выстрелить лучше. От напряжения у него теперь тряслись не только ноги, но и руки.
Выскочив через дверь, стражи закона оказались в длинном переулке. В одну сторону он простирался ярдов на шестьдесят, и если преследуемые побежали бы в этом направлении, они увидели бы их. Поэтому вся группа двинулись по его более короткому отрезку, длиной около двадцати ярдов.
Однако они больше не слышали впереди топота ног, который утонул в шуме многолюдной Мэдисон-стрит. Когда Брендан и Джон, а за ними Ардженти и остальные выбежали на улицу, они не увидели ничего подозрительного: в обе стороны ехали четыре или пять повозок, да еще полдюжины кебов, трамвай конки и тележка с углем загораживали им часть поля зрения в восточном направлении – люди, которых они преследовали, могли быть где угодно.
Джозеф обреченно вздохнул:
– Спасибо, ребята. Мы сделали все, что могли.
Это было слабым утешением. Понурив головы, полицейские молча поплелись к своему фургону, стоявшему на южной стороне Шэмблс.
Ардженти радовался, что после этой бешеной гонки можно было наконец идти не торопясь. У него, как никогда прежде, сильно болели ноги и продолжала кружиться голова. Его тело заливал горячий пот, и капли дождя, падавшие ему на лицо, по контрасту казались ледяными.
Когда они приблизились к фургону, их внимание привлекла группа людей, стоявших у доков и смотревших в воду.
Брендан Манн пошел узнать, в чем дело. Присоединившись к зевакам, он увидел страшную картину. Совсем рядом с тем местом, куда два дня назад приливная волна вынесла Джозефа, в серой воде плавало тело Вонючки Чарли с двумя огнестрельными ранами.
– О Господи! Идите сюда!
Манн махнул рукой своим коллегам. Но в этот момент силы окончательно покинули Ардженти. Ноги у него подогнулись, и он рухнул на землю.
23
За последние несколько недель Джеймсон провел в больнице «Бельвю» больше времени, чем ему того хотелось бы: он то производил вскрытия, то занимался здоровьем Ардженти. Расположенная в величественном восьмиэтажном здании, это была первая в стране больница, располагавшая родильным отделением и службой «Скорой помощи».
По мнению Финли, она ничем не уступала лучшим лондонским госпиталям, таким как больницы Святого Томаса и Гая, и он чувствовал себя здесь как дома, но психиатрическое отделение вызывало у него неприятные ассоциации. Окна палаты Джозефа выходили в сад с павильоном для пациентов этого отделения, сооруженным двенадцать лет назад. В теплую погоду душевнобольные гуляли в саду в сопровождении своих опекунов.
Джеймсон нередко наблюдал за этими людьми, называемыми «монголоидами»
[10], с плоскими, бесстрастными лицами. Он знал, что они не должны находиться здесь, как не должен был находиться в «Бедламе» в свое время Лоуренс. При звуках визгливых криков и монотонного пения наиболее тяжелых больных у него перед глазами возникал образ его матери, закрывшей уши руками и медленно раскачивающейся взад и вперед, и он отводил взгляд в сторону.
– Вас что-то беспокоит?
Раздавшийся за спиной голос Ардженти вывел Финли из состояния задумчивости.
– Нет, все хорошо. Просто любуюсь садом, – ответил он, а потом, немного помолчав, добавил: – Температура у вас снизилась, артериальное давление в норме. Ваше состояние в целом значительно улучшилось… – Опять посмотрев в окно, англичанин поинтересовался: – Вам не мешает шум с улицы?
– Нет, я почти не слышу его, – заверил напарник.
– Очень хорошо. Вам нужно как можно больше отдыхать.
– Вы постоянно напоминаете мне об этом.
На лице Джеймсона появилась вымученная улыбка. Он, наверное, смертельно надоел Ардженти, выступая последние два дня в роли заботливой наседки. Финли укорял больного за то, что тот поднялся с больничной койки, не долечившись, подверг себя такому большому риску и причинил столько беспокойства своим родным.
Ему не хотелось вносить в отношения с Джозефом излишнее напряжение, и он сменил тему. Во время своего последнего визита Джеймсон сказал напарнику о том, что они с Томасом нашли букву на тазовой кости Люси Бонина, и теперь посвятил его в детали.
– …Колби послал в Лондон телеграмму с просьбой разрешить ему провести эксгумацию тел трех предыдущих жертв после его возвращения. Вам удалось найти специалиста по ивриту?
– Я разговаривал с одним вероятным кандидатом – директором еврейской семинарии, Сабато Морайсом. Как только выберусь из этого адского местечка, устрою вам встречу с ним. Кстати, когда это произойдет?
– Если все будет в порядке, завтра утром. Еще пара тестов, чтобы удостовериться в том, что температура у вас стабильна, и я вас выпишу, – пообещал Джеймсон и снова сменил тему: – Колби высказал пожелание, чтобы мы все вместе сходили куда-нибудь вечером перед его отъездом из Нью-Йорка, и я предложил оперу. В «Гранд Метрополитен» дают «Травиату». Он будет со своей женой Эмилией, и я уверен, вашей Софии понравится эта идея.
– Да, идея отличная, – согласился Джозеф. – Ну, а вы? Кого возьмете с собой?
– Я подумаю.
На самом деле Финли уже подумал, с кем пойти в оперу, но сейчас было не время говорить об этом.
– И вам опера наверняка понравится – ведь она исполняется на вашем родном итальянском, – заметил он.
– Я в этом не сомневаюсь.
По тону своего пациента Джеймсон понял, что опера прельщает его примерно так же, как и больница.
* * *
Ардженти договорился с Сабато Морайсом о встрече вечером – перед посещением оперы. Главный раввин выглядел бы в полицейском участке столь же неуместно, как и полицейские в синагоге, и поэтому Джеймсон предложил встретиться на нейтральной территории – в клубе «Лотос». Он отправил Джозефу на Малберри-стрит записку с предложением заехать за ним, чтобы прибыть на встречу вместе: «Мне нужно кое-что обсудить с вами».
Впряженная в кеб лошадь бежала легким галопом по Бауэри, а затем по Четвертой авеню.
– Собираетесь обсудить со мной какое-нибудь связанное с расследованием деликатное дело, о котором не хотите упоминать в присутствии Колби? – спросил Ардженти своего напарника.
– Нет. Это дело не имеет никакого отношения к расследованию. Хотя его действительно можно было бы назвать «деликатным», – отозвался Джеймсон и перевел дух. – Понимаете, женщина, которую я планирую пригласить сегодня в оперу, – Элли Каллен, подруга Камиллы Грин, которую мы допрашивали в Четвертом округе.
