Явившийся слуга предложил Прюитту бокал темного напитка.
– У нас он называется сливовицей, – пояснил Давидович после ухода слуги. – Местное сливовое бренди, – и приподнял бокал: – Živeli! За долгую жизнь.
Прюитт поднял бокал в ответ, кивнул хозяину и пригубил напиток. Алкоголь обжег горло, оставив сладкое послевкусие.
«Недурно».
Прюитт сел поровнее, готовясь утвердить общие планы.
– Вы весьма любезный хозяин, – начал он. – А ваша жена очаровательна.
– Моя жена – корова, но спасибо на добром слове. Нам удобно друг с другом, и она родила мне двух крепких сыновей. А люди ее любят, так что мне ли жаловаться? Вы ведь так и не женились, да?
Прюитт внутренне усмехнулся, понимая, что начальник штаба Давидовича полностью проинформировал президента по поводу трагической кончины жены Келлермана. Этот вопрос был призван вывести гостя из равновесия. Однако Прюитт сохранил полнейшую невозмутимость:
– Я вдовец.
– Ах да, простите… Теперь припоминаю, что у вас есть замечательная дочь. Очень умная.
– Да, она такая, – не без гордости ответил Прюитт. И на миг ощутил вспышку других чувств: угрызения совести за то, что водит Лауру за нос по поводу всего этого, но еще и страх, что в один прекрасный день она может прознать правду.
– Какое несчастье, что она лишилась матери в столь юном возрасте!
Прюитт склонил голову в знак согласия, воспользовавшись этим моментом, чтобы взять себя в руки.
– Это дело давнее. Но давайте обратимся от прошлого к будущему. – Любезно улыбнувшись, он перешел с места в карьер: – Я слышал, что в последнее время у вас возникли какие-то сомнения по поводу нашего соглашения.
Президент поерзал в кресле, сверкнув темными глазами на пламя в камине.
Так вот как ты выводишь оппонента из равновесия… давая ему знать, что знаешь все его секреты.
– Я… склонен передумать, – признался Давидович.
Прюитт откинулся на спинку кресла, баюкая бокал со сливовицей в ладонях.
– Как это?
– Вы от этого соглашения существенно выгадаете.
– Разумеется, – развел руками Прюитт. – Я же бизнесмен.
– Я понимаю, но…
– Вам кажется, что вашу сторону сделки можно улучшить, – перебил его Келлерман.
Давидович уперся в него суровым взором, отбросив всякую притворную любезность:
– Я в этом уверен. Вы просите меня предоставить вашим оперативным командам материально-технические средства и транспорт вкупе с необходимыми иммиграционными и таможенными вмешательствами.
– Как мы и договорились девять месяцев назад, – подтвердил Прюитт. – А в обмен на ваше сотрудничество я улажу первый этап осуществления национальных стремлений сербов, близких вашему сердцу.
Давидович снова заерзал; щеки его налились темным румянцем, но отнюдь не от сливовицы, которую он проглотил одним духом. Частная разведывательная сеть Прюитта сообщила ему о тайной движущей силе упований сербского президента, жаждущего возмездия.
Во время пограничных стычек между сербскими и черногорскими войсками в середине девяностых родная деревня Давидовича Црвско подверглась нападению. Черногорская военизированная группировка стерла деревню с лица земли, убив его отца, мать и трех сестер. В живых остался только его дед, пытавшийся отстоять Црвско. Из-за каких-то зверских действий во время обороны тогдашний сербский президент Слободан Милошевич впоследствии заклеймил деда как военного преступника, и в конце концов тот умер в тюремном заключении.
Это переломное событие и толкнуло Давидовича в политику. Он преподнес себя как неустанного борца за прочный мир на Балканах – во всяком случае, на словах. Но Прюитту была известна правда, и он использовал этот рычаг, чтобы склонить сербского президента на свою сторону.
– С моей помощью, – давил Келлерман все на тот же рычаг, – вы осуществите свои упования поправить всю причиненную кривду, одновременно заслужив полнейшую поддержку и хвалы всей мировой общественности.
Потупленный взор Давидовича поведал ему, что слова угодили прямо в цель.
– А в обмен, – гнул свое Прюитт, – я получу права на горные разработки на клочке земли, не нужном ровным счетом никому. – Пожав плечами, он встал. – Если кому и следовало бы передумать насчет сделки, так это мне.
Развернувшись, он решительно направился к двери. Но не успел сделать и трех шагов, как Давидович остановил его:
– Прошу вас, сядьте, мистер Келлерман. Я ляпнул это, не подумав. Давайте забудем этот вопрос, отнесем его на счет того, что вы, американцы, зовете… тонкой кишкой.
Прюитт обернулся к президенту.
– Давайте обсудим график. – Давидович указал на покинутое кресло.
Простояв без движения добрых секунд десять, Келлерман наконец вернулся на прежнее место, сел, взял бокал и пригубил из него.
– Мои люди прибудут через тринадцать дней.
9 часов 3 минуты
Проработав последние детали планов, Прюитт вернулся в лимузин вместе с главой своей службы безопасности Рафаэлем Лионом и направился к своему частному самолету. Нужно было вернуться в Афины, чтобы успеть к ланчу в главной греческой телекоммуникационной компании.
Прюитт со вздохом ослабил галстук, припомнив, как Давидович облапил его на прощание медвежьими объятьями, снова став его закадычным дружком.
– А мы уверены, что этот идиот сам не принадлежит к числу военных преступников? До меня доходили слухи об инцидентах вдоль сербской границы.
– Слухи, – пожал плечами Лион. – Давидович будет паинькой, пока не придет его время. Но мы должны…
Тут в кармане Лиона заверещал сотовый телефон, оборвав его на полуслове.
Прюитт махнул рукой, чтобы он ответил.
Выудив телефон из кармана, Рафаэль несколько секунд послушал, задал пару лаконичных вопросов и дал отбой. Судя по двум морщинам, залегшим между его бровями, новости были скверные.
– Что там? – поинтересовался Прюитт.
– Это Уэбстер. В доме этой Конлон в Хантсвилле кто-то был.
Прюитту понадобился целый вздох, чтобы окончательно отстраниться от своей стычки нос к носу с сербским президентом и вспомнить, кто эта женщина. Хоть и не скажешь, что эти два дела никак между собой не связаны.
– А кто влез? – осведомился он. – Взломщик?
– Кто-то обученный, – тряхнул головой Лион. – А еще с ним была собака.
– Собака? – нахмурился Келлерман.
– По словам Уэбстера, здоровенная зверюга. Он считает, что оба прошли военную муштру. Заставили Уэбстера с партнером драпануть, поджав хвост. Пардон за каламбур.
