– Нужно очень быстро. Возможно, я его встревожил. У меня его посылка.
– Посылка? Ты… с хвостом?
– Нет, все чисто. Второй объект, тоже под девятками, но только после мичмана. – Я запнулся.
Вот черт! Как же Сан-Саныч инспекторшу-то шифровал? Вылетело из головы.
– А! Обруч! Объект Обруч!
– Чего орешь-то? Я понял, Обруч. Охолонь, опоздал ты. Сорвался Обруч от наружки. Вчера еще, когда ты мороженым объедался с закордонным другом. Сорвался и пропал. Ни дома, ни на работе.
Ах ты, зараза! Ушла!
– Старик. Алло, Старик! Ты там?
– Да, – мрачно бурчу я в трубку.
– Ты Гришко ничего не хочешь отдать?
Вот уж про кого я думал в последнюю очередь – так это про Гришко.
«Про бинокль настучал, – мелькает в голове, – Павлик Морозов престарелый!»
– Хочу. А что именно?
– Ключи, мой дорогой. От большой и черной яхты. У капитана регламент сегодня, а ты ключи на прогулку водишь. Он тебя с обеда в яхт-клубе ищет. Может, спросить чего хочет?
– Я был в яхт-клубе только что! Никакими Гришко там и не пахло!
– Полегче. Потому что только что «ими пахло» у меня в кабинете. Где кое-кто жаловался на твою безответственность.
– А! Понятно. Отдам я ему ключи. Отдам.
– А знаешь, что он у тебя в самую первую очередь спросит?
– Ну?
– Почему, интересно, рядового капитана Госбезопасности сегодня так торжественно встречали в яхт-клубе? Ну прямо как начальника политотдела флота. Не меньше!
– Понятия не имею. Напутали, может, чего…
– А ты сходи, распутай. Только сначала посылку от Трюханова мне занеси. Сюда, в контору.
– Слушаюсь, товарищ подполковник.
– Только каблуками там не щелкай, а то с будки свалишься. Отбой.
– Хм… Отбой.
Я повесил трубку и спрыгнул на пол.
Подумаешь! Всевидящее око. Большой брат все видит, помните об этом! Чекистские штучки.
А вот с посылкой, товарищ Пятый, тебе придется чуточку подождать. Есть у меня еще одно дело.
Неотложное…
Глава 33
Добро и зло
Что мы знаем о добре и зле?
В принципе – все. Начиная с ветхозаветных заповедей и до «крошки-сына» Маяковского, который пытливо вытягивал из отца постулаты нравственных ценностей.
Крошка-сын к отцу пришел, и спросила Кроха –
Что такое хорошо и что такое плохо?..
Папа, разумеется, знает. Да, все мы знаем. Всем все ясно!
«Не убий, не укради, не возжелай жены ближнего своего…»
Чего тут думать? Элементарно.
Да только…
Да только эта свойственная всем нам категоричность на поверку и оказывается тем самым толстенным черенком, метящим в наши лбы, когда мы с завидным упорством, раз за разом наступаем на коварные грабли нашей самоуверенности.
Мы в сотый раз открываем для себя, что жизнь упорно не желает вписываться в библейские рамки. А современная мораль неожиданным образом, в самый неподходящий момент вдруг приобретает эластичные свойства известного резинового изделия.
Мы недоуменно оглядываемся и видим, что в этом мире вокруг нас продолжают убивать. А убийц при желании – исповедуют, отпускают грехи или даже благословляют в церкви. «Не убий»?
А «не укради»?.. Наши ближние воруют практически все – от канцелярских скрепок до авиалайнеров с теплоходами. А если ты, согласно заповеди, не воруешь, то получаешь ярлык блаженного, если не скажут хуже.
«Не возжелай…» Мы вновь оглядываемся и неожиданно замечаем, что жена соседа уж больно привлекательна… и вроде как и сама не против. Почему бы и нет?
А как же небесные скрижали? Они не для нас? Крошка-сын вырос и наплевал на папин стишок? Или это просто нам не повезло с папой-поэтом?
Вот простой вопрос: Родину предавать – хорошо это или плохо?
Предвижу взрыв негодования, потому как ответ очевиден. Железобетонно очевиден! Конечно, плохо.
Тогда второй вопрос: имеет ли право отец, с точки зрения добра и зла, подвергать сына смертельной опасности?
Не знаю, что скажут люди, но, на мой взгляд, не существует в природе таких обстоятельств, которые могут послужить оправданием гибели ребенка. Нет таких оправданий. Дважды железобетонное «нет»!
И в первом, и во втором случае все предельно ясно.
А как тогда быть с третьим случаем?
Вот с таким: человеку предлагается предательство Родины под угрозой безопасности близких ему людей. Или страна, или сын. Попробуйте ответить – каким должен быть выбор? Подскажешь, многомудрый Моисей? Или хотя бы ты, нравственно продвинутый папа крошки-сына? Не знаете?
И я не знаю, как ответить… правильно.
Но я знаю, что нужно сделать!
Или хотя бы попытаться…
Дверь мне открыл Родион.
– Витек! Привет. Ты же… болеешь вроде…
– Поэтому такой и невысокий. Привет, Родька. Отец дома?
– Дома. Он… как это… за штатом сейчас. Типа отстранили от службы.
– Я пройду?
– Угу.
Родькин отец сидел за кухонным столом на табуретке и рассеянно рассматривал листву платана за окном. На девственно-чистой клеенке в центре стола стояла полупустая бутылка водки, граненый стакан и блюдечко с нарезанными свежими огурцами. Была еще пачка «Беломора» и переполненная окурками стеклянная пепельница.
Я молча прошел на кухню и сел напротив. Мужчина не выглядел пьяным. Усталым, скорее. Резкие морщины на осунувшемся лице, равнодушный взгляд. Глаза погасшие, без жизни и блеска. Мой приход не вызвал ни удивления, ни радушного гостеприимства, ни какой-либо другой естественной реакции.
На ум пришел герой Баталова из фильма «Москва слезам не верит». Если бы я не был ребенком, мне бы сейчас налили водки и спросили: «Ну что там… вообще… в мире делается?»
Я положил руки на клеенку, сцепил пальцы в замок и медленно произнес:
– Я пришел вам помочь, Анатолий Игоревич.
Отставной летчик перевел взгляд с окна на меня и стал без интереса рассматривать сидящего перед ним сопляка.
– Ты кто, парень?
– Сейчас это не суть важно.
– А что… важно?
– То, что я могу подсказать вам выход.
Мужчина угрюмо хмыкнул.
– Выход? Какой выход? Откуда?
– Из того тупика, куда вас загнали известные вам и мне люди.
