— Жутко, конечно, но неудивительно. Лисовинов корень. Слыхал про сотника Агея, Корнеева отца?
— Ну, был такой, давно уже.
— Больше сорока лет назад он тогдашнего сотника своими руками зарезал, у всех на глазах. За то, что тот сотню чуть не под полное истребление подвел. А потом приказал каждому из оставшихся ратников по пять холопок обрюхатить, а детей самим воспитывать, чтобы, значит, пополнение выросло. А попу, который ему пенять за это надумал, с одного удара три зуба вышиб.
— Сотника… ничего себе! Это что же, мой отец от холопки мог родиться?
— Неважно, что от холопки, — отозвался Илья наставительным тоном, — важно, что от ратника и ратником воспитан!
— Так и сам Корней…
— Нет, Лисовины свою кровь чтят, непростая она.
— Как это? — не понял Афоня. — Что значит «непростая»?
— Ну, во-первых, у них в каждом колене какая-нибудь из баб обязательно двойню рожает. Вот у Корнея первенцами были Фрол и Лавр.
— Имена! По трезвости и не выговоришь.
— По пьянке еще труднее, — со знанием дела пояснил Илья. — Это ему поп тот так отомстил, сейчас-то имена детям сам выбираешь, а тогда строго было: поп в святцы заглянул да и окрестил, родителей и не спрашивал. Болтали, что Агей его за это еще раз отлупил и проклятия не побоялся. Ну, а у Фрола и Лавра тоже по двойне рождались. У Фрола сначала две девки — Анька и Машка, потом вот Михайла, потом младшие — Семен и Евлампия, а у Лавра первенцы — Кузьма и Демьян.
— Слушай, а почему Корнея еще Корзнем кличут? — не в тему перебил обозника Афоня.
— Ты только при нем не помяни, не любит он.
— Да знаю я, любопытно просто.
— Тут три разные истории рассказывают, какая из них вернее, не знаю.
Чувствовалось по голосу, что Илья сел на любимого конька: можно было быть уверенным, что озвучены будут все три версии.
— Первая история совсем простая. Вроде бы добыл Корней в бою с ляхами дорогое корзно — плащ княжеский — и долго в нем ходил и величался. Отсюда и прозвище.
Вторая история смешная. Будто бы еще ребенком совсем малым залез Корней из шалости в корзину с бельем, а бабы ту корзину на речку полоскать понесли. Он сидел, сидел, а потом как заорет дурным голосом. Бабы напугались да корзину в речку и уронили. Вот он в корзине плывет и орет, уже не каверзы ради, а от страха. Ну и стали корзинкой дразнить, а потом как-то в Корзня превратилось.
А третья история опять про ляхов. Сошлись как-то две рати — наша и ляшская, и так вышло, что ни у нас, ни у них интереса к битве нет, а разойтись миром зазорно, вроде как испугались. Стоят, стоят, а делать-то что-то надо. Стали с той и с другой стороны молодцы выезжать и соперников вызывать на поединок. Сначала все поровну получалось: то наш одолеет, то их. А потом вышло так, что оба поединщика убитыми оказались: столкнулись, и оба насмерть.
И стали после этого ляхи одолевать. Вернее, один лях. Одного нашего из седла вышиб, второго, потом еще одного мечом зарубил. После этого наши засмущались, а лях ездит между ратями и насмехается. И тогда выехал против него Корней. Молодой был, неженатый еще. Съехались они, ударили копьями в щиты — и… ничего. Оба в седлах удержались. Съехались еще раз — то же самое. На третий раз у Корнея копье сломалось, но кто-то из наших ему свое кинуть успел, пока лях коня разворачивал.
И тут то ли лях устал, то ли по ударам почувствовал, что Корней сильнее, не знаю. Но на четвертый раз ударил он нечестно: не во всадника, а в коня. А Корней не растерялся, ухватил ляха за корзно и вместе с ним на землю свалился. Потом накинул ляху его же корзно на голову и, пока тот выпутывался, как даст ему сапогом по морде! Лях и повалился. Корней его на спину коня закинул и к своим уволок. Большой выкуп потом за того ляха получил и прозвище — Корзень.
— А чем дело-то кончилось? — нетерпеливо спросил Афоня, после того как Илья умолк.
— Так тем и кончилось — победил Корней.
— Да нет, я про рати! Сеча-то была?
— Не-а, дождь пошел.
— Дождь?
— Ага. Такой ливень хлынул, такие хляби разверзлись, какая там сеча! Восвояси повернули. Вот какая история тебе больше понравилась, про такую и думай.
«А чего тут думать-то! Если дед не любит, когда его так называют, значит, дело в корзинке с бельем. Остальные-то версии престижные. Только вряд ли… Славомир слово „Корзень“ так произносил, как будто тайное имя деда озвучивал — ущерб ему наносил. Если учесть еще, что дед втихую Перуну поклоняется, то все три истории попахивают дезинформацией. Так в сорок четвертом году американцы немецкой разведке мозги пудрили: разболтали сразу про несколько дат высадки десанта в Нормандии, а какая из них настоящая — поди угадай. Так и тут: выбирай, во что верить, а правда это или нет — хрен поймешь».
— А кровь? — снова задал вопрос Афоня.
— Чего «кровь»?
— Ты про кровь лисовиновскую начал, мол, необычная она. Во-первых, двойни в каждом колене, а во-вторых чего?
— А-а, ты про это. Так не перебивал бы, я б и рассказал, а то сбил с мысли…
— Да ладно тебе, Илюха!
— Я тебе не Илюха! — обозник забыл, что старался говорить вполголоса, чтобы не разбудить Мишку. — Хоть и обозник, а лет на двадцать тебя постарше буду!
— Ну прости, Илья, не со зла же…
— Прости, прости… если не ратник, так уже и за человека не держите, витязи хреновы. А чуть что: «Ой, Илья, вынь стрелу из жопы, ой, довези, верхом не могу. Илья, добычу не дотащить, помоги, поделюсь».
— Илья, ты чего? Я же… — Афоня явно растерялся от такого напора.
— Ты же! Мы же! Вы же! Все вокруг вас крутится, вся жизнь Ратного на воинов завязана, без вас — смерть. А вас все меньше и меньше. Я еще времена помню, когда Ратное и полторы сотни воинов выставляло, и новиков в запасе десятка по три было. А сейчас? Сам сказал, что если бы не пес, половину перебили бы. Сейчас корчился бы у меня в санях кто-нибудь со стрелой в кишках да добить просил бы… не знаешь ты, как это — домой убитых да калек привозить.
Собеседники надолго умолкли.
«Смотри-ка ты! Оказывается, не только мы с дедом критичность ситуации понимаем! Обозник, обозник, а… Впрочем, телесная слабость вовсе не подразумевает умственной неполноценности. А Илью, чувствуется, жизнь многому научила».
После длительной паузы Афанасий каким-то робким голосом спросил:
— Илья, а ты… добивал?
— Меня Бог миловал, но… добивали. Каждый обозный старшина знает, как мучения прекратить, быстро и так, что сам раненый не поймет. Ну и простые обозники, кто постарше, тоже… умеют.
— Так Корней нас на погибель вел?
— Нет! — уверенно ответил Илья. — Случайность это. Просто лесовики нас раньше заметили, чем мы их, но он вот, со своим псом, вам время на изготовку дал. Я потому и горячусь, что на войне таких случайностей не избежать, а ратников у нас осталось меньше семи десятков.
