— Есть, есть, — дед похлопал по баклажке, привешенной к поясу, — только давай его сначала на место переложим.
— Я сам, деда…
— Лежи уж… сам. Взяли! Вот так, на, хлебни, травы и правда горькие.
— Корней Агеич, дозволь и мне приложиться, кости все ноют, видать, снег пойдет.
— Вот только этого нам и не хватало. Приложись, чего уж там, вдвоем сегодня стреляли. Я Бурею скажу… эй-эй, меру-то знай! Чуть не все выхлебал! Всем ты хорош, Илья, но в питии удержу не знаешь.
— Чего сказать-то мне хотел, Корней? — раздался сбоку неприятный хриплый голос.
Обозный старшина Бурей был не просто страшен — им можно было пугать не только детей, но даже и взрослых. Горбатый, руки висят ниже колен, надбровные дуги — как у питекантропа, носа почти нет, а борода растет от самых глаз. Ратнинские бабы вполне серьезно утверждали, что матушка прижила Бурея в лесу с лешим. Единственный из обозников, он имел серебряное кольцо ратника, причем заработал его за один раз. Обладая жуткой физической силой, однажды, когда к телегам с ранеными прорвались половцы, он оглоблей вынес из седел одиннадцать степняков, а из него самого потом вытащили четыре стрелы.
Мужики Бурея уважали не только за силу, но и за ум, а также за кое-какие лекарские знания, недоступные даже Настене. К уважению, правда, примешивалась некоторая доля легкой жути. Не из-за внешности, а из-за того, что Бурей умел избавить от мучений безнадежного раненого всего лишь нажатием большим пальцем на одному ему известную точку шейного отдела позвоночника.
Полонянки же и холопки держали Бурея чуть ли не наравне с Сатаной, поскольку до плотских утех он был не просто большим охотником, а прямо-таки фанатом. Сколько их, бедолаг, прошло через его руки, он, наверно, и сам не знал. Дважды он даже женился, но заканчивалось все одинаково: жены рожали ему мертвых младенцев и вскоре умирали сами.
— Чего сказать-то хотел, Корней? — повторил обозный старшина.
— Илюха твой отличился, надо бы наградить.
— С чего награждать-то? — Бурей даже и не глянул на Илью. — Или долю обозу увеличишь?
— Ты же знаешь, — пожал плечами дед, — против обычая никто не пойдет.
— Ну так что тогда?
— Зайди ко мне, как приедем, поговорим.
— Как приедем, тебе не до того будет: этакую прорву народу пристраивать придется, а потом у тебя настроение пропадет, обозник, по сравнению с другими делами, мелочью покажется, да и забудется. Что, не так?
Авторитетов для Бурея не существовало, он и с князем, наверно, так же разговаривал бы. За свою жизнь обозный старшина пережил столько унижений и несчастий, что не боялся никого и ничего. Как дразнили его в детстве ровесники, как насмехались в юности девки, как ненавидели и боялись холопки…
— Кхе! Ладно, тогда по-другому сделаем. Лавруха весь ратнинский обоз поднял и сюда гонит. Надо из городища сено и прочий корм для скотины забрать, а потом все там сжечь.
— Знаю, — кивнул Бурей, — сам с ними пойду.
— Вот и возьми Илюху с собой, там еще пошарить можно, не все же с собой увезли, глядишь, и найдется что для хозяйства.
— Возьму. Что найдем — наше?
— Да, — согласно кивнул дед, — мы свое уже взяли. Потом все подожжете.
— А если люди попадутся?
— Возьмешь — твои будут. Охрану дать? — было заметно, что деду очень не хочется отпускать с Буреем ратников, которых и так было мало, но не предложить он не имел права. Бурей это, конечно же, и сам понял, поэтому лишь махнул рукой:
— Сами управимся.
— Деда, можно мне сказать? — Мишка приподнялся на локтях.
— Не встревай, сопляк, — Бурей коротко обернулся в Мишкину сторону. — Старшие разговаривают, жди, пока спросят!
— А он не тебя и спрашивает, Буреюшка, угомонись, милый. Говори, Михайла.
— Ну я тогда пошел, — Бурей развернулся, собираясь уйти.
— Стой, где стоишь! — скомандовал дед. — Я тебя отпускал? Ладно, молодые распустились, ты-то чего?
— Недосуг, дел много.
— Ничего, подожди. Михайла, бывает, и дело говорит. Ну, Михайла?
— Ты вот про охрану сейчас сказал, а Илья мне рассказывал, как, бывает, обозы громят. Я и подумал: дать бы обозникам самострелы. Сильным быть не нужно, научиться можно быстро, а несколько десятков выстрелов — это ж сила! Илья из моего попробовал стрельнуть, получилось.
— Что скажешь, Бурей?
— Игрушка, Корней. Я против.
— Дядька Бурей…
— Я тебе не дядька!
— Серафим Ипатьич! Да если хоть несколько жизней самострелы спасут, и то хорошо, а если удачно получится, то и вообще к обозу ворогов не подпустите.
— Много ты знаешь про обозы…
— Корней, Корней, ты глянь! — с той стороны, откуда в Мишку стрелял лучник, быстрыми шагами приближался Лука. — Корней, что твой Михайла творит! Скоро все мои лучники к нему учиться убегут. Ты только глянь!
В руке Лука Говорун держал обычный лук-однодеревку, какими пользовались лесовики. Но этот лук отличался от остальных тем, что был изуродован попаданием самострельного болта. Чуть выше середины древка кусок дерева был вырван, и от этого места шла трещина почти на две трети длины всего лука.
— В темноте, на слух — и так попасть. Михайла, ты как это?
— Так же, как и он, — Мишка показал треснувшее ложе самострела с застрявшим в нем наконечником стрелы. — Наверно, одновременно выстрелили.
— Дай-ка!
Бурей забрал у Мишки самострел, повертел в руках, без видимого усилия отжал рукой рычаг, щелкнул спуском.
— Значит, не врут, что он уже десяток народу из этой штуки уложил? — демонстративно игнорируя Мишку, Бурей обращался с вопросом к деду.
— Не врут, — подтвердил сотник.
— Что, Корнеюшка? — Бурей неожиданно ощерился. — Лисовина растишь?
— Внука ращу! — дед вызывающе выпятил вперед бороду. — Ты что, передумал?
— Наоборот. Игрушка, конечно, убойная, и давать ее в руки детям… твое дело, Корней. А обоз вооружать — себе дороже. Тебе лишняя морока, а обозу — смерть.
— Ну-ка, ну-ка, объясни.
— У сопляка в башке ветер, так это и должно так быть, а ты-то где ум растерял?
— Бурей! — грозно прикрикнул дед.
— Сорок лет уже, как Бурей, а из ума не выжил, — дедов окрик не возымел на обозного старшину ни малейшего действия. — Вы вооруженных обозников обязательно в сечу потянете, сзади вас прикрывать. Тут им и конец. Воевать они не обучены, доспехов не носят, стрельнут по разу и полягут все. Не дам своих людей гробить! Довели сотню до оскудения, теперь убогими дырки латать хотите? — Бурей потряс в воздухе огромными кулаками. — Не дам! А если у кого из своих эту игрушку увижу, об его же хребет и разломаю!
