Мишка припомнил Акима — молодого еще мужика, которого дед отстранил от командования десятком. Вроде бы хлюпиком тот не выглядел. Но рубить голову собственному товарищу… А Андрюху Плясуна любило почти все село, особенно девки. Прозвищу своему он вполне соответствовал, по праздникам, пускаясь в пляс, выделывал такие коленца… Только с третьего раза… Брр, даже представить жутко.
— За что его, Илья?
— Складень следы посмотрел. Да там и так, без Складня, понятно: лазутчики сначала мимо Андрюхи Плясуна прошли — лучше бы убили, паскуды, — потом уже к нам. Ты, кстати, не только лук тому попортил, там на снегу еще и кровь была.
— И Акима заставили…
— А иначе его самого. Обычай не обманешь: проспал ворога на страже — смерть. Твой человек на страже уснул, тебе и казнить, а не хочешь, тогда тебя самого.
— С-сучье вымя! — ругнулся молчавший до этого Афанасий. — Владана совсем свихнется: сначала мужик — на той переправе гребаной, теперь сын.
Илья зло прикрикнул на лошадь и тронул сани. Долго ехали молча, каждый по-своему переживая произошедшее.
— Илья, а чего им надо было? — прервал молчание Мишка.
— Лазутчикам? Говорят, волхва выручить хотели.
— Какого волхва?
— В Куньем городище свое капище было, и волхв там жил. Сбежать хотел, но наши поймали, теперь в Ратное везут.
Афоня тоже включился в разговор:
— Михайла, как думаешь, зачем волхва в Ратное тащат?
— В Турове на праздниках двоих ведунов по приказу епископа сожгли живьем: старика и девку.
— Что, и у нас жечь будут?
— Не думаю. Деду не по нутру пришлось. Илья, что говорят, их много было?
— По следам — пятеро. Одного ты у костра уложил, второго ты ранил, но он ушел. Еще одного ребята Рябого зарубили, прямо на дороге. Остальные ушли. В лесу снегу — коню по брюхо, а они на лыжах, да еще в белое одеты. Могли в засаду заманить.
Опять повисло молчание.
«Похоже, дед круто забирает: кнут и пряник — добыча и спрос за службу по полной программе. Старикам должно понравиться, а оппозиция обязательно его людоедом выставить попробует. Может, и к лучшему? Пускай размежевание очевидным станет».
— Илья! — обеспокоился Афоня. — Бурей от охраны отказался, а если вас эти подстерегут?
— Трое, один из троих раненый… Не, не страшно, отобьемся, да и сами не полезут.
— Вчера несколько человек сбежали, может, и ночью кто ушел? А ну как все вместе соберутся?
— Да? А ты попробуй людей в лесу найти, если условного места нет! Да и знать друг про друга надо, а они поврозь все бежали…
— Условное место есть, — поправил Мишка, — городище-то не сожгли, кто-то из сбежавших может вернуться. За всеми не уследишь: могли что-то перед отъездом припрятать, и оружие тоже.
— Управимся! — Илья, на удивление, был спокоен и уверен. — Бурей не дурак, мы тоже не дети малые, да и будет нас поболее полусотни. Не, не страшно.
— У тебя, кроме топора, хоть какое-то оружие есть? — поинтересовался Мишка.
— А как же? На виду не держим, но пользоваться умеем. У кого засапожник, у кого кистенек, у кого и копьецо имеется. Кто во что горазд! Бурей, так тот и вообще лучник отменный, а лук у него — я только одного знаю, кто его натянуть мог, и то с трудом. Андрюха Немой, пока у него обе руки были целыми.
— Тогда хочешь совет дам?
— А что? Давай, лишним не будет.
Впереди вдруг раздались какие-то крики, шум, сани стали останавливаться. Раздался разъяренный рык Луки:
— Чего встали? Проезжай! Проезжай!
Обоз снова тронулся, и вскоре Мишка увидел место происшествия. У самых кустов, головами к лесу, на снегу лежали два тела — парня и девушки. У каждого из спины торчала стрела.
— Сбежать хотели, совсем Лука озверел: не знает, как с Корнеем рассчитываться будет, — прокомментировал Илья.
— За что рассчитываться? — удивился Мишка.
— А! Я же вам не рассказал! Помнишь, утром Лука народ в стане успокаивал?
— Да, двоих подстрелил…
— Не подстрелил — наповал уложил, насмерть. А они, оказывается, Корнею какой-то дальней родней приходятся — через невестку Татьяну. Теперь Луке придется виру Корнею платить. Вот и выходит, что я все-таки прав!
— В чем прав?
— А в том! Если родня, то веди их отдельно и сам охраняй. Ан нет: сотник может велеть ратникам и своих вести, хотя тем с этого ни прибытку, ни удовольствия. А то еще и неприятность вот такая выйти может. Но — сотник! Что хочу, то и ворочу. Афоня, вожжи одной рукой удержишь? Да чего тут держать-то, шагом едем. На!
Сунув Афоне в руку вожжи, Илья соскочил с саней и, увязая в снегу, полез к убитым беглецам. Откуда-то сзади тут же раздался крик:
— Стой! Куда? Стрелять буду!
— Да свой я, свой! Ослеп, что ли?
Вернулся Илья нескоро, запыхавшийся, красный, потный, нагруженный поклажей так, что напоминал скарабея, толкающего перед собой навозный шар. Два окровавленных на спине полушубка, два заплечных мешка, беличья шапка, что-то еще. В кулаке зажаты две стрелы с окровавленными наконечниками. Вывалив добычу в задок саней, он плюхнулся на свое место и долго не мог отдышаться.
«Мародер, блин. И стрелы не забыл прихватить. Наверно, чтобы от Луки откупиться, за то, что его покойников обобрал. Хорошая стрела недешевая штука. Заготовки надо больше года особым образом обрабатывать и выдерживать подвешенными за определенный конец, наконечник стальной, перья, костяное кольцо на хвостовик…»
— Молодые совсем, наверно, жених и невеста, боялись, что разлучат, — заговорил, отдышавшись, Илья. — Надо было мешки не в руках нести, а за спину повесить, может, стрела и увязла бы… хотя от Луки так не спасешься. Чего носы воротите? Ладно — Михайла, а ты-то, Афоня, что, с убитых добычу не брал никогда?
— Брал…
— Ну и я… только добыча у нас с тобой разная. Ты — доспех, оружие, коня, одежду дорогую, если не сильно измарана. Однако ж и пальцы рубить приходилось ради перстней. Что, не так?
— Так!
— Ну а мы — попроще. Вот одежонка теплая для детишек, значит, овечек резать не придется, и они нам ягняток принесут.
Разговор не завязывался. Илья поерзал, покосился на мешки, но потрошить их при пассажирах, видимо, постеснялся.
«Мерзко. Все понимаю: семью содержать надо, здоровьем Бог обидел, судьба предопределена, и из колеи не вывернешься, но… мерзко. И мужик-то Илья вроде бы неплохой, не дурак и дело свое знает, но… на определенное место в иерархической структуре впаян намертво и вариантов что-то принципиально изменить не имеет. Может, оттого и пьет? Сколько рукастых и неглупых мужиков вот так спились от безысходности и бесперспективности за тысячу с лишним лет существования Руси? Все войны, вместе взятые, наверно, таких потерь нам не нанесли.
