Стояли тоже непросто. Никакой аморфной толпы не было. Рядовые ратники кучковались вокруг своих десятников, обозники, из бывших строевых ратников, которых возраст или ранения заставили покинуть боевой строй, — вокруг Бурея, тоже имевшего права десятника, и только семеро человек — остатки невезучего десятка Акима — оказались неприкаянными и, видимо чисто инстинктивно жались к десятку Луки Говоруна.
Староста что-то бубнил, отчитываясь о доходах и расходах сотенной казны, а народ позевывал и поеживался — поднялись ни свет ни заря, потому что день предстоял хлопотный. Наконец финансовый отчет, из которого подавляющее большинство собравшихся поняло только то, что какое-то количество средств в казне есть, закончился.
— Об чем еще поговорить надо? — староста традиционно откладывал главное событие напоследок: после получения жребиев собравшихся на месте уже не удержишь никакими силами. — Кто чего сказать или спросить хочет?
— А что здесь малец делает?
Бурей, как и в прошлый раз, даже не повернулся в Мишкину сторону, впрочем, ни на кого другого он тоже не смотрел, прогудел свой вопрос себе в бороду, словно размышлял вслух.
— Отрока Михаила привел девятый десяток, — Аристарх повернулся к Говоруну. — Лука, отвечай!
— Отрок Михаил был послан в дозор вместе с моими людьми…
Говорун он и есть Говорун. Далее последовали: красочное описание оперативной обстановки на маршруте движения воинской колонны, не менее красочное описание коварства врага, замыслившего поголовно истребить славных ратнинских воинов, подробная характеристика соотношения сил в начале, кульминации и концовке боя…
Мишке так и представилось: лежит раненый мальчишка на высотке за пулеметом, а на него со всех сторон надвигаются несметные толпы врагов под барабанный бой и стройными рядами, как в кинофильме «Чапаев».
— …А потому тридцать шесть ратников посчитали, что отрок Михаил имеет право на долю в добыче. Ущерба же остальным от того не будет, потому что трое ратников за провинность лишены своих долей вообще, а семеро получат половинную долю.
— Что скажете, честные мужи?
Самым первым голос подал Пентюх — муж Доньки:
— Гнать! Не давать ничего!
Право голоса он имел, поскольку дважды, по молодости, участвовал в бою. Оба раза, правда, совершенно неудачно. В первые же минуты его вышибали из седла, но, проявляя удивительную юркость, Пентюх умудрялся не дать затоптать себя насмерть и отделывался только ушибами да переломами. После второго раза его списали в обоз, против чего он сам ни словом не возразил. Однако факт оставался фактом: какое-то время Пентюх был строевым ратником, и право голоса, по обычаю, за ним сохранялось.
— Не было такого раньше, не по обычаю!
Это подал голос кто-то из десятка «лидера оппозиции» Пимена.
— Было! Два раза! — опять голос из обоза — кто-то из бывалых ветеранов. — Один раз твоего отца, Аристарх, так наградили за то, что, раненый, коня насмерть загнав, донес важную весть и тем всю сотню выручил. Другой раз Луку Говоруна приветили. Это многие помнить должны. Ему еще и пятнадцати годов не было, а он тогда семерых половцев из лука положил, а один из тех половцев ханом оказался! Было, по обычаю!
— Как решать будем, Корней Агеич? По обычаю, можно и так, и эдак. Раз такое уже было, то можешь ты повелеть следовать примеру пращуров. Но если есть сомнение, подходит ли нынешний случай под обычай, можно и всех спросить.
— Ну да! — снова заорал Пентюх. — Он сейчас своему вну…
Бурей даже поленился рукой пошевелить, лягнул Пентюха пяткой.
— Кхе! Случай сомнительный. Пусть все решают, а ты, Аристарх, в сотенную летопись все три случая впиши, чтобы при нужде свериться можно было.
«Так я до этой летописи и не добрался, а жаль, много там интересного, наверно, есть».
— Так, слушайте все! Если посчитаете, что отрок Михаил награды достоин, говорите «да», если думаете, что недостоин, говорите «нет». Всем понятно?
— Понятно!
— Давай, время не тяни.
— Не дураки, чего каждый раз… — загомонили собравшиеся.
— Тихо! Первый десяток! Данила? — Аристарх начал перекличку.
— Три голоса. Да!
— Второй десяток. Егор?
— Семь голосов. Нет!
— Третий десяток. Фома?
— Шесть голосов — «да», один голос — «нет».
— Четвертый десяток. Пимен?
— Пятнадцать голосов. Да!
«Странно, вроде бы Пимен должен был своих против настроить? Или он что-то крутит?»
— Пятый… эх! Нет пятого. Шестой, гм, десяток. Анисим?
— Да какой я теперь десяток? Один голос. Да!
«От него люди к нам ушли и другого десятника себе выбрали — Игната».
— Седьмой десяток. Глеб?
— То же самое!
— Да или нет?
— Да! Один голос, чтоб вас всех!
«От него тоже ушли, но Аким не справился».
— Восьмой… тоже нет… Девятый. Лука?
— Десять голосов. Да!
— Десятый. Алексей?
— Десять голосов. Да!
— Одиннадцатый… Корней Агеич, ты Игната десятником утверждаешь?
— Утверждаю!
— Одиннадцатый десяток. Игнат?
— Девять голосов. Да!
— Так, а с этими что делать? Из десятка ушли, десятника нет — Лука, ты их к себе берешь, что ли?
«Сироты» нестройно загалдели:
— Хотим обратно Глеба десятником!
— Это как? Вы же от него ушли, а сотник вам разрешил себе десятника избрать.
— Да не уходили мы… его дома не было…
— Нет, вы слыхали? — Аристарх оглядел собравшихся, словно сомневался, что его слышно всем. — Десяток своего десятника найти не может! Вы что, все пьяные были?
— Искали мы… времени мало было, Лука торопил… ну вот… временно, в общем… думали: догонит.
— Глеб, ты где был-то?
В толпе послышались смешки:
— Ну мало ли… по делам… отлучился.
— Ага! У вдовца дел много!
— А как дело-то зовут?
— Так у него чуть не каждую неделю… новое дело. Не упомнишь!
— Хоть бы упреждал: сегодня, мол, такое дело, а завтра…
Аристарх немного послушал галдеж, потом хлопнул по столу ладонью.
— Тихо! Развеселились… Корней Агеич, десятник без десятка, десяток без десятника, да еще и обгадились. Позорище! До казни дело довели! И этот… кобелина, дела у него! Решай, сотник, время идет!
Дед с сомнением поглядел на оставшегося без подчиненных десятника:
