— Нет, я думал, что ты почувствовала, как мне кличка Бешеный подходит, и я тебе опротивел, — сам для себя неожиданно признался Мишка. — Ты же меня ВСЕГО тогда почувствовала… поняла. Я ведь и правда бешеным бываю.
— Ты книжек поменьше у попа читай! — насмешливо ответила Юлька и, неожиданно посерьезнев, добавила: — Да какой же муж без ярости? Кому он нужен? Только в обоз!
— Боярин — «Бо ярый». Так?
— Слава богу, не все мозги еще отбили!
— А еще: «Делай, что должен, и будет то, что будет»?
— А как же иначе?
— Бывает и иначе, — Мишка попытался с ходу привести какой-нибудь пример, но не успел ничего придумать — Юлька безапелляционно заявила:
— Не бывает! А если бывает, то — не муж!
— А как же бабы за обозников замуж выходят?
— А и они не бабы. Знал бы ты, сколько уродов с виду обычными людьми кажутся! Только мы, лекарки, и знаем. Иного бы и не лечить, а отравить, чтобы не плодился.
— Что? И это лекарка говорит?
— Ты Чифа привез?
«Блин, опять. Ну как с ней разговаривать?»
— Привез.
— Мы с Мотей могилку выкопали, место хорошее — под деревьями…
Голос у Юльки потеплел, в нем появились завораживающие лекарские интонации.
— Не надо, Юль, — Мишка досадливо поморщился. — Перестань.
— Чего не надо?
— Не действует на меня твой лекарский голос, говори, как обычно.
— Подумаешь, очень надо!
Юлька возмущенно фыркнула и выскочила вон. Понятно: «главный калибр» дал осечку. Мишка вовсе не хотел ее обижать, но по сравнению с тем, как утешала его мать, Юлькины психологические экзерсисы показались такими фальшивыми…
* * *
— Михайла! — голос старосты вернул Мишку к действительности. — Уснул, что ли?
— Что, Аристарх Семеныч?
— Где грамота от епископа? Давай сюда!
— Так у тебя должна быть, Аристарх Семеныч, я как с сестрой передал, больше ее не видел.
— Да? Ну, значит, у меня. Всего не упомнишь, — староста Аристарх поглядел туда-сюда, будто грамота могла валяться где-то тут, на дворе. Ничего, естественно, не обнаружил и принялся излагать пастырское послание по памяти. — Значит, так: упрекает нас епископ туровский Симеон за то, что пастырь наш отец Михаил в болезни неухожен, неприсмотрен…
* * *
Нынешней ночью Мишка совершил преступление — выпустил пленного волхва, захваченного в Куньем городище. Дождавшись, пока все шумы на подворье затихнут, пришкандыбал на костылях в сарайчик, где держали пленного волхва, долго чиркал кресалом, наконец, зажег огарок свечи. Волхв, нестарый еще мужик, закутанный в традиционный для волхва плащ из белой шерсти, сильно перепачканный, лежал в углу связанный по рукам и ногам, на свет и произведенный Мишкой шум даже не обернулся.
— Я пришел тебя отпустить, — негромко произнес Мишка. — Вот тут топор, немного еды, огниво — в дороге пригодится. Покажу тебе лаз через тын. Выберешься, повернешь налево, пойдешь… — Волхв никак не реагировал на Мишкины слова, хотя должен был проснуться, если вообще спал. Поэтому Мишка на всякий случай спросил: — ты хоть слушаешь? Голос-то подай.
— Слушаю, — глухо отозвался волхв.
— Тогда обернись, — потребовал Мишка.
Волхв заворочался на соломе, сощурил глаза на свет свечи.
— Пойдешь налево вдоль тына, — продолжил Мишка с того места, на котором прервался, — пока не выйдешь к речным воротам. Там увидишь мостки через реку, а на том берегу дорогу. Эта дорога выведет к Нинеиной веси. Знаешь Нинею?
— …
— Чего молчишь? Знаешь или нет?
— Слыхал, — волхв опять ответил односложно и таким голосом, будто был недоволен, что Мишка его разбудил.
— До Нинеиной веси по дороге полдня пути, к утру доберешься. Даже если наши и вышлют погоню, Нинея тебя не выдаст, но, скорее всего, погони не будет. Куда идти дальше — твое дело.
Мишка снова сделал паузу, но волхв молчал. Не удивился, ничего не спросил, пришлось давать объяснения по собственной инициативе, не дожидаясь расспросов.
— Отпускаю тебя не просто так: передашь весть и ответишь на мои вопросы, после этого будешь свободен. Согласен?
— Кому весть? — волхв наконец проявил хоть какое-то любопытство.
— Не знаю, сам думай или у Нинеи спроси. Весть такая, — Мишка пригнулся поближе к волхву, насколько позволяли костыли, и заговорил медленно и отчетливо, чтобы мужик все правильно понял и запомнил: — Тот поход на языческие капища и селения, про который ты знаешь, — не последний. В Турове завелся грек, зовут Илларионом, служит секретарем митрополита. Этот Илларион надумал собрать полк из монахов, обученных воинскому делу. Можно сказать и иначе: основать монастырь для воинов. Полк этот никому из князей подчиняться не будет, епископу — тоже. Только митрополиту киевскому, а может быть, даже и патриарху царьградскому. В Турове несколько дней назад по велению епископа сожгли живьем двух ведунов. Если затея Иллариона удастся и он наберет силу, уставит такими кострами всю Русь. Пресекать это надо быстро, пока Илларион в силу не вошел, потом будет поздно. Все понял?
— Понял, руки развяжи, — волхв снова отвернулся от Мишки, подставляя связанные за спиной руки.
— Нет, — Мишка распрямился и сделал шажок назад. Нападения он не боялся, но чувствовал себя на костылях неуверенно, а на что способен волхв, даже связанный, представлял себе плохо. — Пока на мои вопросы не ответишь, не развяжу.
— Дурак! — пробурчал пленник, все еще лежа спиной к Мишке. — Я ни рук, ни ног не чую, как пойду?
— А никак. Не станешь отвечать или соврешь, оставлю тебя здесь, а весть сам найду как передать.
— Спрашивай, — волхв снова повернулся лицом к собеседнику.
— Заклятие на Татьяну накладывал?
— Тебе-то что?
Мишка немного выждал, но продолжения не последовало, тогда он сделал вид, что поворачивается к двери, и пригрозил:
— Или отвечаешь, или я ухожу.
Угроза не подействовала, волхв молчал, пришлось действительно развернуться и шагнуть к двери, только тогда за спиной прозвучало:
— Накладывал… чрево затворял.
— Почему не сразу подействовало? — быстро спросил Мишка.
— Случается… иногда… — Пленник попытался пожать плечами, но из-за неудобной позы и веревок получилось лишь склонить голову к левому плечу.
— А не потому ли, что ей о твоем заклятии рассказали только после того, как она уже близнецов родила?
Мишка впился глазами в лицо волхва, чтобы уловить хоть какую-то мимику, даже свечу поднял повыше, но связанный мужик сохранял философское спокойствие:
