Дед снял шапку и с достоинством склонил голову:
— Илья Фомич, милости просим сегодня отужинать и познакомиться с новой родней.
— А… Э… Благодарствую… Это как же? Меня?
— Тебя, тебя. Окажи честь, не побрезгуй.
— Да я… Ой!
Илья спохватился и сдернул с головы шапку. Поклонился в пояс и даже не проговорил — пропел:
— Благодарствую на приглашении, Корней Агеич, буду непременно.
«Во как ритуал помогает! Сразу и косноязычие пропало».
— У тебя, Илья, — вспомнил дед, — еще какое-то дело было?
— Да так, дельце небольшое. Корней Агеич, продай мне одну холопскую семью.
— Что-о-о? Да ты никак разбогател?
— Ну, не так чтобы очень, — Илья скромно потупился. — Продай, тебе же все равно такую прорву народу девать некуда, вон третью ночь за тыном сидеть будут.
— Это моя забота! Ты сам-то как целую семью до новин прокормишь?
— А это уже моя забота!
Бойкость возвращалась к Илье прямо на глазах.
— Кхе, Михайла, продать, что ли? Или самим сгодятся?
— С условием, деда. Если Илья согласится стать обозным старшиной Младшей стражи и будет учить в воинской школе обозному делу. Тогда ему для своего хозяйства времени будет мало оставаться и понадобятся холопы.
— Слыхал, Илюха?
— Э, подумать надо, Корней Агеич.
— Ну когда подумаешь, тогда и приходи.
— Не-э-эт, тогда уже поздно будет. Ладно, согласен. Но с Буреем ты сам договоришься. Идет?
— Идет. Гривна.
— Что «гривна»?
— За семью — гривна серебром.
— Корней Агеич, да помилосердствуй, это ж разве цена?
— Не хочешь — не бери.
— А может, отдашь за пятнадцать кун?
— Пьяниц и бездельников или баб без мужика.
— Семнадцать кун!
— Двадцать три!
— Восемнадцать!
— Двадцать две!
— Сойдемся на двадцати?
— По рукам!
— По рукам!
Дед с Ильей зафиксировали сделку рукопожатием.
— Завтра с Лаврухой пойдешь за тын, — распорядился дед, — он тебе семью укажет. А серебро — сейчас.
— А золотом не возьмешь, Корней Агеич?
— Да ты и впрямь разбогател! А торговался-то! Где взял?
— Гм… Так это… Там уже нету.
— Да не жмись ты, поведай по-родственному, чай, не чужие теперь.
— Михайла мне присоветовал под идолами на капище покопать… Ну вот… Я и говорю: век благодарен буду. Я и подарок припас, в благодарность, значит. Вот.
Илья полез за пазуху и извлек на свет еще один тряпичный сверток. Размотал тряпочку.
— Вот, я думаю, в самый раз будет.
Дед и внук хором ахнули: на ладони у обозника стояла миниатюрная бронзовая статуэтка — вздыбившийся в хищном прыжке лис. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, когти на лапах и клыки в ощеренной пасти.
— Кхе… Да-а-а… Где ж ты красоту такую?..
— Да там же, под идолами.
— Это же что получается? — дед почему-то адресовал свой вопрос Мишке. — Волхв, паскуда, на нашем родовом знаке ворожил?
— Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.
— Как это «не вышло»? А как он убег так легко?
— Кто убег, Корней Агеич? — всполошился Илья. — Волхв? Ну, я пропал! Как дознается, что это я капище разворошил, тут и смерть моя.
— Кхе! М-да…
Дед многозначительно глянул на Мишку, потом сочувствующе на Илью, потом снова на Мишку, но уже сердито. Надо было срочно разруливать ситуацию.
— Погоди помирать, Илья, — торопливо заговорил Мишка. — Кто знает о том, что ты на капище добычу взял? Обозники?
— Да что я, совсем дурной? — возмутился Илья. — Только Бурей. Он за это у меня половину добычи забрал.
— Ну, тогда все не так страшно, даже совсем не страшно, — принялся успокаивать обозника Мишка. — Смотри, Илья, придет волхв на капище, а идолов нет. Вы же их пожгли?
— Пожгли.
— Ага. Земля разворочена. Вы же землю разворошили, когда идолов выворачивали?
— Разворошили.
— Ну вот. Значит, никто не копался, а сокровище случайно нашли, когда столбы выворачивали. Неизвестно, на кого и думать. Вернее, известно — сразу на всех. А на всех он и так злой, хуже уже не будет.
— Ага. Вроде бы так, — неуверенно согласился Илья. — А если он свое золото на расстоянии чуять умеет?
«Едрит тебя, естествоиспытатель хренов, пытливый ум, твою бабушку…»
— И это не страшно. Ты с Буреем ровно пополам поделился? А сейчас из своей половины за холопов расплатишься, да еще и лиса мне подарил. Значит, у тебя уже меньше половины. Что он лучше почует: большую часть или меньшую? Большую! А она теперь у Бурея. Вот пусть к нему и идет. Бурею что волхв, что медведь, что сам леший. Башку мордой к заду вывернет и скажет, что так и было.
— Кхе! Понял, Илюха? — взбодрился дед. — Наука! Где-сунь-хренизация называется.
— О, как! — изумился обозник.
— А ты думал! — дед приосанился. — У нас все серьезно!
— Ну, если наука… тогда оно конечно…
— Или ты Бурея обнес и себе больше половины оставил? — поинтересовался дед.
— Ну да, его обнесешь!
— Тогда доставай золотишко.
Илья в третий раз полез за пазуху.
«Да что у него там, чемодан, что ли?»
— Вот, Корней Агеич. Примешь за двадцать кун?
На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.
«Динары. Что-то он вроде бы много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене — двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси своей монеты сейчас не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Льют из серебра гривны и отрубают от них сколько надо, чтобы рассчитаться. В гривне — двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать — он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь ведь ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужчина больше стоит… Кажется. Ничего не знаю, как слепой!»
