— Все, Первак Вторушич, пищи для размышлений я тебе дал достаточно, решения твоего жду завтра, край — послезавтра. Подумай, с матерью посоветуйся. А сейчас ступай, мне еще с Роськой поговорить надо.
«Фу-ух, что-то день сегодня длинный выдался. А еще говорят: „Болтать — не мешки ворочать“».
— Возьмешь его с братьями в свой десяток.
— Он же еще не согласился!
— Согласился, только сам об этом пока не знает. Был ты, Роська, старшим стрелком, станешь десятником. Определим к тебе всех ребят из холопских семей, которые захотят в воинское учение пойти. Лавр возьмет тебя и Мотьку смотреть холопские семьи, так ты к ребятишкам подходящего возраста приглядись. Поедете верхом, в бронях. Сверкай шлемом, звени кольчугой, вообще постарайся выглядеть лихо, чтобы ребятам завидно стало. Попозже подпустишь к ним Первака для разговора. Так, глядишь, у тебя под началом и не один десяток образуется.
— Когда же попозже? Ты же сказал, что обельные грамоты…
— А как обельная грамота составляется? На главу семьи «со чады и домочадцы». Детей в ней вообще не упоминают.
— А сам говорил: не врать.
— А я и не врал, Первак — старший мужчина в семье. Был бы помоложе, написали бы грамоту на вдову Листвяну, или как ее там окрестят. А так — на него.
— Минь! — Роська поколебался, но все же решился спросить. — Ты ему креститься притворно посоветовал, а остальных — вообще насильно. Разве так можно?
— Не только можно — нужно! Ты крест искренне принял, тебе это странно. Но подумай: сейчас в их душах царит мрак язычества. Наша обязанность как христиан заронить в этот мрак хотя бы искру истинной веры. А уж там… Как сказал один умный человек: «Из искры возгорится пламя!»
— Но насильно! — Роська никак не мог успокоиться. — Нельзя, грех это!
— Владимир Святой первыми на Руси крестил киевлян. Объявил указ: всем киевлянам прийти утром на берег Днепра и принять Святое крещение. Заканчивался же указ такими словами: «А кто не придет — да будет мне враг». Как князья с врагами поступают, сам знаешь. И это Святой! Чего уж нам-то, грешным? Если хоть несколько душ спасем, все оправдается.
Роська насупился и сидел молча, машинально ковыряя пальцем сучок в жерди. Почти физически ощущалось, как в его сознании происходит трудное переосмысление каких-то истин, ранее казавшихся незыблемыми.
«Хороший ты парень, крестник, и, как всякий неофит, хочешь быть святее папы римского. Ну, не могу же я тебе объяснить, что споры о канонах и ритуалах — не борьба за веру, а борьба за паству — за хлебное место посредника между Ним и нами. Бог един, и Ему все равно, на каком языке ты к Нему обращаешься, в каком храме молишься, в какие одежды облачаешься. Мы все Его создания, независимо от того, как мы Его называем. Если, конечно, Он… есть. А если нету, то все равно вера нужна, иначе как мы будем отличать Добро от Зла?»
* * *
Лавр поднял Мишку ни свет ни заря. Терпеливо дождался, пока тот умоется, спросил, будет ли завтракать, но было заметно, что нервничает он очень сильно, и даже несколько лишних минут ожидания для него покажутся настоящей пыткой. Поэтому Мишка отказался от еды, вытащил из-под лавки берестяной короб с тряпичной куклой, вручил его Лавру и потащился следом за дядькой, втихомолку проклиная осточертевшие костыли.
Кукла у Мишки получилась примитивной до неприличия. Две березовые веточки, связанные накрест и обмотанные тряпьем, некое подобие юбки, начинавшееся от самых «подмышек», платок из треугольного лоскута, «лицо», нарисованное угольком на серой холстине. Хорошо, что волхв был мужчиной: куклу, вышедшую из женских или даже девчоночьих рук, Мишка подделать не смог бы при всем старании.
Однако, несмотря на свой примитивизм, кукла, лежащая навзничь на наковальне, пронзенная толстой иглой, в алых отблесках пламени кузнечного горна выглядела жутковато, даже для него. Что уж говорить о Лавре и Татьяне? Муж и жена — родители почти взрослых парней — выглядели сущими перепуганными детишками. Стояли, прижавшись друг к другу, взявшись за руки, у Татьяны мелко подрагивали губы. На какой-то момент Мишке и в самом деле показалось, что он взрослый подонок, обманывающий малых детей.
— Начнем, пожалуй. «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя…»
Произнеся: «Аминь», Мишка взял в каждую руку кузнечные клещи, одними прижал куклу к наковальне, другими ухватил иглу и медленно потянул.
— Куб разности двух величин равен кубу первой минус утроенное произведение квадрата первой на вторую плюс утроенное произведение первой на квадрат второй минус куб второй!
К концу произнесения «заклятия» игла целиком вышла из куклы. Татьяна вдруг охнула и схватилась руками за живот, ноги у нее подогнулись, и, если бы не Лавр, она упала бы.
«Действует. Садист вы, сэр Майкл, морду вам набить некому».
Мишка ухватил иглу вторыми клещами, сломал и кинул в горн, тут же ухватился за веревку, приводящую в действие мехи, и начал раздувать пламя. Обломки иглы почернели и начали оплывать. Мишка перестал качать только тогда, когда от иглы не осталось видимых следов.
— Дядька Лавр, осторожно притронься к кукле, не жжется ли?
Ну чем там могли старые тряпки обжечь пальцы бывалого кузнеца? Однако, едва притронувшись к Мишкиному изделию, Лавр резко отдернул руку.
— Жжется!
«Значит, и на тебя подействовало. Взрослые люди, а как младенцы, ей-богу! Такой гнусью себя чувствую, сам бы себе в наглую харю наплевал, но польза должна быть».
— Это отворот от жены. Где у тебя святая вода?
— Вот, — Лавр снял с полки маленький глиняный кувшинчик.
— Покропи, и давай еще раз помолимся. «Отче наш…»
После окропления святой водой и молитвы кукла, как и следовало ожидать, уже не обжигалась.
— Вот и второе заклятие сняли. Дядька Лавр, обними тетю Таню покрепче и держи, как бы она ни вырывалась.
Мишка схватил куклу клещами и сунул в горн.
— Площади подобных фигур пропорциональны квадратам их сходственных сторон, площади кругов пропорциональны квадратам радиусов или диаметров!
Кукла вспыхнула сразу. Мишка вдавил ее в самый жар, нагреб углей сверху и несколько раз качнул мехи.
— Дядька Лавр, тетю Таню не корежило, не корчило?
— Нет.
— А куклу корежило. Значит, колдовская связь между ними разорвана. Все. Поставьте свечки к иконе Богородицы и… Совет да любовь!
Лавр и Татьяна, как по команде, обернулись друг к другу. Лавр прижал жену к груди, потерся щекой о ее головной платок.
— Танюша…
— Ладо мой…
Может ли хоть что-то на свете сравниться с ТАКИМ сиянием женских глаз? В нем все: и благодарность, и обещание, и награда, и ожидание… Приказ и просьба, требовательность и покорность, грех и благодать, сила и беспомощность, надежда и самоотречение… Кто-нибудь когда-нибудь сумел пересчитать компоненты, составляющие понятия Любовь и Счастье? И если ты не просто «М» в графе «пол», а действительно мужчина, нет цены, которая оказалась бы слишком велика за один такой взгляд. Отдать все — пустой набор слов. Отдать то, чего нет и не могло бы быть, если бы не эти глаза…
