Если бы что-то серьезное в эти времена произошло, то до двадцатого века хотя бы обрывочные сведения сохранились. Помним же мы о восстании Спартака, хотя и случилось оно тысячелетием раньше. Помним, между прочим, не столько из-за самого восстания (не единственное же), сколько из-за эффектнейшей акции устрашения, организованной господином Крассом. Распятия вдоль Аппиевой дороги — две тысячи лет помним и помнить будем.
После подавления действительно серьезного восстания язычников Рюриковичи тоже не постеснялись бы, такой бы пиар сбацали — от Киева до самых до окраин пробрало б. Даже если бы наши летописцы поскромничали с описаниями, информация все равно попала бы в византийские и европейские хроники. А оттуда и в учебники истории. Но никаких сведений нет. Значит, ничего путного и не было. Ввязываться в заранее обреченное предприятие? Пардон, мадам Петуховская, я — пас.
Но как она мне напоследок поддала!»
* * *
Проводить отправляющихся домой ребят Нинея вышла на крыльцо. Стоя рядом с Мишкой, она некоторое время молча смотрела, как Роська запрягает Рыжуху, а потом совершенно неожиданно заговорила:
— Вот ты, Мишаня, говоришь, что Руси царь нужен. А он же уже есть. Уже семь лет, как есть, — слегка усмехнулась в ответ на изумленный Мишкин взгляд и пояснила: — Приезжал из Царьграда патриарх Эфесский… Неофитом зовут. Привез Мономаху царский венец и помазал на царство.
— Как это?.. С чего вдруг? — прикинулся Мишка ничего не знающим, хотя уже слышал эту историю от боярина Федора. Просто интересно было сравнить две версии и еще раз попытаться оценить уровень информированности волхвы.
— А с того, Мишаня, с того самого. Мономах же потомок цареградских императоров. А в самом Царьграде род Мономахов пресекся. Сначала власть захватили Диогены, потом Комнины. И те и другие незаконно. Вот киевский князь и решил своего внука на цареградский стол посадить, он же сам в Киеве незаконно сел, так что знает, как неуверенно чувствуют себя самозванцы. Пошел войной, начал болгарские города один за другим брать. Алексей Комнин и перепугался: в его войске же славян и нурманов чуть ли не половина. А ну как взбунтовались бы? Вот и нашел выход. Когда-то прадеду Мономаха Владимиру ради прекращения войны цареградскую царевну в жены отдали, а теперь, для того же самого, царский венец пожаловали. Ну и много Руси пользы оттого, что великий князь царем стал?
С ответом Мишка не нашелся. Поразительная осведомленность Нинеи прямо-таки повергла его в шок.
* * *
Из стоящей под боком у Мишки корзины, укутанной в овчину, послышался слабый писк. Роська сразу же встрепенулся.
— Минь, щеночков бы покормить.
— На ходу-то сможешь?
— Чего тут мочь-то? Вожжи только подержи.
Роська распутал овчину — на теплой подстилке, укрывающей дно корзины, бестолково копошились и пищали одиннадцать пушистых комочков.
«Дети Чифа. Никогда вы, ребятки, вашего отца не увидите, впрочем, он вас и не узнал бы. Чиф, Чифушка, Чифуля, кинулся меня спасать, про себя и не подумал. Я дурак, не научил тебя от стрел уворачиваться…»
Роська кормил щенят. Макал в горшок с молоком тряпочку и совал малышам во рты, умудряясь каким-то образом обслуживать сразу по трое едоков. Видимо, инструктаж и практическое занятие, проведенные Красавой, многому Роську научили. Он даже вполголоса приговаривал что-то ласково-сюсюкающее, что в Мишкино представление о Роськином характере совершенно не вписывалось.
— Себе-то какого выбрал? — спросил Мишка крестника.
— Вот этого, черненького, Вороном назову. — Новоиспеченный Ворон, видимо от полноты чувств, переполнявших его по случаю получения имени, тут же нагадил Роське на ладонь. Роська ничуть не расстроился, пристроил Ворона среди других щенков и, зачерпнув снега, стал оттирать руку.
— А ты себе не возьмешь, Минь?
— Нет.
— Это же помет от Чифа, такие же будут…
— Нет, я сказал!
— Ну как хочешь…
— …
Роська снова укутал корзину, забрал у Мишки вожжи.
— Нет! Но десять же семей! Кто ж от такого отказывается? А, Минь?
— Все успокоиться не можешь? — Мишка усмехнулся и внезапно спросил: — Хочешь пряник?
— Хочу… Так у тебя же нету!
— Не простой пряник — величиной с княжеский терем.
— Таких пряников не бывает, — уверенно заявил Роська.
— Но вообразить-то ты можешь? Этакий пряничный терем. Что бы ты с ним делать стал?
— Ел бы целую неделю.
— Ну, отъел бы, скажем, э-э-э… — Мишка задумался: сколько можно отъесть от пряничного терема за неделю? Ничего не придумал и сказал наобум: — крыльцо. Больше за неделю не одолеть. А дальше?
— Дальше ел бы, — не смутился Роська. — Угостил бы еще кого-нибудь.
— А с другой стороны, где тебе не видно, ел бы кто-то другой, кого ты ни за что угощать бы не стал. К примеру, Своята. Ел бы без спросу. А снизу ели бы мыши. А Своята еще отломил бы и понес на торг продавать. Потом к тебе мытник пришел бы и спросил: почему пряниками торгуешь, а мыто не платишь? А осенью пришли бы за податями — с дыма. От дождя бы пряник мок, на солнце — засыхал…
— Да на кой мне такой пряник? Ты это к чему?
— Это только один пряник, да и то сказочный, — поучительным тоном начал объяснять Мишка. — А тут без малого сотня народу, обязанности боярские, как-то еще отношения строить надо с воеводой менее знатного рода, с Церковью христианской, с князем, в конце концов… Куча всего. А ты — как с пряником: «Хочешь?» — «Ага, давай!» Не в игрушки играем, за каждым боярином жизни человеческие.
— Понятно, значит, ей время на размышление надо? — Лицо Роськи приняло озабоченное выражение, словно это на него свалилась забота о сотне людей. — Я как-то и не подумал…
— То-то, что не подумал. Не расстраивайся, постепенно привыкнешь.
— К чему привыкну?
— Ты теперь к владетельному сословию принадлежишь, вот и привыкай мыслить сословными категориями.
— Чем?
— Еще одно научное слово — категория. Придумал его древнегреческий философ Аристотель. Давно — за триста с лишним лет до Рождества Христова. Обозначаются этим словом общие свойства различных множеств: людей, предметов, событий. К примеру…
Шипит под полозьями снег, топочет копытами Рыжуха.
