А тут еще доктор Спенсер – вот уж с кем, играя в бридж, легко дойти до белого каления. Не партнер, а сплошной бесконечный опросник:
– Кто сейчас разыгрывает? Ах вы. Мне снять? Моя заявка? Вы объявили игру? А какую, напомните?..
Бедный разыгрывающий сообщает, что объявил «одну пику», и борется с искушением добавить: «Трижды объявил».
– А, одна пика. Ведь речь идет о пиках, верно? Да-да, благодарю, благодарю вас. Я тогда пас.
И так продолжается весь розыгрыш, в течение которого доктор вновь и вновь интересуется: а) кто разыгрывает, б) какие козыри, в) чей ход (причем последний вопрос непременно задается, когда нужно ходить ему самому), – и еще десятком животрепещущих проблем разной степени глупости. Единственный случай, когда он не задает вопросов, – это когда партнер кладет карту не в масть. Как следствие его тугодумия, мне лично пришлось дважды брать ход назад. Натурально, когда игру делает сам Спенсер, он обычно забывает, чего собирался достичь, и ходит не с той руки, что в скором времени оборачивается печальными последствиями. Очень он меня этим вечером подвел.
До самого последнего роббера карта мне не шла, а когда удача наконец слегка развернулась лицом, доктор не удержался от замечания:
– Рад, что вам достался хоть роббер престижа, Эдвард. Не слишком хорошо у вас сегодня шли дела. Ну да отрицательный опыт – тоже опыт!
Сам отдавив мне все мои молодые мозоли (а он их отдавил, без всякого сомнения!), теперь этот человек еще и произносит нечто подобное! «Тоже опыт!» Да я успел забыть про бридж больше, чем он за всю жизнь усвоил, и не объявляю четверку с шестью пиками младше дамы, как моя тетя. А если бы я так и поступал, то мне уж точно не везло бы находить бы в прикупе трех тузов, как ей. Думаете, ей помогает ценный опыт? Просто инстинкт и чувство колоды! Так и сама старуха утверждает! Всегда приговаривает нечто в этом роде, чтобы оправдать свои дерзкие до бесстыдства карточные эскапады. Не удивлюсь, если доктор Спенсер под столом толкает ее ногой, когда следует. Он на такое способен.
Конечно, аукцион вообще – игра устаревшая, да и контракт хоть современная, но довольно грубая, примитивная, как почти все американское. Цивилизованные люди в наши дни предпочитают французский вариант – плафон.
Затем (уже дома) последовал добрый ужин – добрый по тетиным представлениям, да еще вдобавок испорченный ее покровительственной попыткой как-то возместить гастрономически то, что она у меня выиграла. Меню в Бринмауре, так же как интерьеры, составляется по принципу старины. Ни единого нового блюда, никаких тонких соусов, ни малейших попыток хотя бы изобразить какой-то стиль наша Великая Кухарка не делает. Всегда только простая, невзрачная, «одноцветная», скучная английская еда – по-своему, должен признать, неплохая, но тотально неизменная.
А после этого – марш в постель и сон. Один сон на всю ночь – сон о том, как автомобиль марки «Моррис» летит кувырком-кувырком-кувырком по отвесной круче прямо на дно Лощины.
– Эдвард, – сообщила мне тетка утром за завтраком, – тебе не следует так наедаться за поздним обедом. Сегодня ты несколько раз кричал во сне.
Часть II
Тормоза и печенья
Глава 1
Уже довольно давно это место, именно это конкретное место на дороге, совсем недалеко от Бринмаура, завораживало меня.
Главные ворота садовой ограды на какие-нибудь 25–35 метров отстоят от парадного входа в дом, перед которым есть пустая асфальтированная площадка – полезная в хозяйстве, но совсем не живописная. Полагаю, тетя отдает себе отчет в недостатке у нее красоты, поэтому по левую руку от площадки, сразу как выйдешь, высажен растительный бордюр. Весной там вырастают луковицы, летом – всякие цветы, осенью – только георгины. Всему этому тетка отдает даже больше забот, чем остальному в домашнем хозяйстве (а ведь и остальному – немало). Она искренне предана своему саду, и иногда ей удается даже меня втянуть в попечение о нем, столь тягостное для ума и тела. Впрочем, ее выдающихся цветочно-овощных успехов нельзя не отметить. Вот фрукты ей не даются – ведь солнце так скупо одаряет лучами нашу одинокую обитель.
Так вот, если стоять у входной двери, по левую сторону асфальтированной площадки располагается ее, теткин, лучший бордюр. Впереди от вас и даже слегка справа – пятнышко зеленой лужайки, которая служит у нас некоторым яблоком раздора. Моя родственница без конца оплакивает тот факт, что она слишком мала для игры в теннис. При этом во все стороны от нее земляной покров обрывается вниз так круто, что расширить лужайку нет никакой возможности – если только не соорудить гигантскую насыпь, что было бы исключительно неприглядно. Хозяйка Бринмаура вполне пошла бы на такое уродство, но, к счастью, ее останавливает дороговизна. Что касается меня, то я с гораздо большей охотой пользовался данным пространством как газоном для крокета – физические упражнения, предполагаемые этой игрой, мне в высшей степени по душе, и я уверен, что вскоре у современных передовых людей крокет снова войдет в моду. Изящество движений игроков доставляет подлинное эстетическое удовольствие. Есть также некий немудрящий благородный символизм в легких ударах красного о желтое и голубого о черное
[16]. Причем, заметьте, тут можно удовлетворить и низменные, примитивные инстинкты – решительно, резко разрушая все планы противника, оставляя его безнадежно, беспомощно лишенным какого-либо мыслимого шанса на успех. Ну а для чего еще придуманы игры, как не для того, чтобы высвободить человеческие комплексы, добавив к ним аромата здоровой спортивной злости? Тетя между тем страдает предубеждением против крокета. Подозревает в нем какую-то изнеженную женственность. Кроме того, для людей ее поколения эта игра архаична. Старухе недоступна мысль, что игры, как любые моды, способны переживать ренессанс.
От гаража к дороге ведут два пути. Один вдоль самой стены дома, чрезвычайно узкий – только чтобы машина могла подкатить через него к парадной двери и укатить обратно. Еще имеется проезд через ворота на заднем дворе – мимо бордюра, уже упомянутого мной, только метрах в двух ниже него. Эта узкая тропинка, так же как и стена, удерживающая бордюр от осыпей, построена в недавние времена – уже по тетиному приказу. Для наших машин она вполне годится, но когда ко мне заворачивает погостить мой друг Иннз на «Бентли», он уже не может обогнуть усадьбу, не помяв борта. Конечно, тетя отказывается признать, что проезд был изначально спроектирован ненадлежащим образом, и винит безобидного Иннза в обладании слишком большой машиной. Характерно, что ущерб, причиненный «Бентли», она полностью игнорирует, а об Иннзе всегда упоминает как «о твоем друге, который поцарапал краску на крыле дома». При этом она неизменно ищет глазами кого-нибудь постороннего, стоящего рядом, или, если никого нет, обращает их к небесам, присовокупляя: «Ах, как он неосторожно водит…» Таким образом старуха надеется избежать обвинений в собственной недальновидности.
Основной путь на Ллвувлл начинается чуть справа от главного входа, потом резко выгибается еще правее, оставляя луг, куда фермер Уильямс выгоняет коров, опять-таки справа, а слева – отвесную кручу над Лощиной. Затем дорога с той же резкостью отклоняется влево и идет под уклон до маленького каменного моста через Бринмаурский ручей в самом низу.
