– А кто они?
– Англичане, но бижутерия у них, насколько мне известно, японская. Как видите, к Парижу никакого отношения не имеет.
– К сожалению, я этого не знал, иначе бы…
– А могли бы выяснить заранее, прежде чем писать что попало.
Напоминать Энрикесу о том, что это именно он настоял на срочной подготовке рекламы бижутерии, было бесполезно. И Барраклаф его поддержал. Тогда, насколько я помню, его устраивало что угодно. Но виноват оказался я, а Барраклаф, как всегда, ни при чем. Энрикес ничего слушать не хочет – подавай ему результат, и немедленно.
– Ну хорошо, – проговорил я, пытаясь его успокоить, – скажите, какой вы хотели бы видеть рекламу вашей бижутерии, и я попробую все исправить.
Я вовсе не имел в виду, что Энрикес должен написать текст, но он воспринял это именно так:
– Вы что, предлагаете делать за вас работу? Но от платы не отказываетесь. Замечательно! Тогда, позвольте спросить, какая нам от вас польза? Мы положились на ваше агентство, дали полную свободу – пишите что угодно, лишь бы был результат, – а вы, значит, вот как реагируете на первое критическое замечание. Вполне справедливое, должен заметить. Спокойно предлагаете нам самим делать эту работу.
Вообще-то разбираться с недовольными клиентами в мои обязанности не входит. Для этого у нас имеется Спенсер. Так что я зря взялся уговаривать Энрикеса, не надо было этого делать. Это все мисс Уиндэм, совсем распустилась, перестала следить за тем, чтобы меня по пустякам не беспокоили. Кстати, Барраклаф тоже заметил, что она в последнее время допускает одну ошибку за другой. Мне кажется, у них с Томасом намечается роман. Если так, придется уволить обоих.
Однако надо было закончить разговор с Энрикесом, как-то его успокоить. Пришлось пообещать сделать и то и это, так что следует ожидать, что Энрикес скоро станет для меня таким же проклятием, как приятель Спенсера со своим снадобьем от простуды, и я вообще лишусь возможности делать что-то серьезное. Кроме того, Энрикес действительно может отказаться от наших услуг, если не получит в ближайшем будущем желаемых результатов. Очень не хотелось бы его терять, он неплохо нас кормит.
Закончив разговор с Энрикесом (он затянулся настолько, что у меня даже рука заболела держать трубку), я вышел в приемную, чтобы указать мисс Уиндэм на ее недочет. Однако она, вместо того чтобы покорно выслушать замечание, дерзко ответила:
– И что же, мистер Латимер, я, по-вашему, должна была сделать? Мистера Спенсера нет, а мистер Барраклаф уже не может разговаривать с мистером Энрикесом. Он сказал, с него хватит. Раз рекламу писали вы, значит, вам и следует за нее отвечать.
– Я вас понял, мисс Уиндэм. Пожалуйста, запомните на будущее – разговоры с клиентами не моя работа и соединять меня с ними не следует.
Мисс Уиндэм, кажется, осознала свою ошибку, так что, возможно, такое больше не повторится. Уходя, я заметил, что мальчишка-посыльный бесстыдно скалится, потешаясь над ней, а Томас подскочил и дал ему подзатыльник. Чего ради он взялся ее защищать? Значит, я не ошибся, между ними определенно что-то есть.
Глава 8
Забавно видеть, какой эффект производит на серые личности нечто необычное. В данном случае я имею в виду появление в нашем офисе Тонеску. Мне доставило большое удовольствие наблюдать, как его воспринял типичный англичанин Спенсер, напыщенный и недалекий, а также сухой и замкнутый Барраклаф. К тому же я был в приемной и мог видеть реакцию на него совсем уж простых англичан, мисс Уиндэм и Томаса, которым с такими типажами прежде встречаться наверняка не доводилось.
Лицо мисс Уиндэм – это вообще забавное зрелище. У нее всегда немного удивленный вид. Я думаю, потому, что у девушки зубки слегка торчат вперед. Впрочем, умишко у нее такой ограниченный, что она, наверное, удивленно замирает перед любым мало-мальски диковинным явлением, а это для нее почти все, кроме, пожалуй, самого обыденного. Когда я вижу, как банальный факт объявляют в какой-то газете «сенсацией», то сразу вспоминаю мисс Уиндэм. Представляю ее застывшей с открытым ртом, показывающей свои кроличьи зубки и с благоговением восклицающей: «Вот это да! Надо же, как бывает».
Увидев Тонеску, мисс Уиндэм лишилась дара речи, а тот от волнения вдруг заговорил по-румынски. Она сидела, вытаращив на него глаза. Трудно даже представить, что с ней могло случиться, не приди я на помощь. Возможно, истерика. Она ведь такая впечатлительная. А вот Томас являет собой другой пример типичного англичанина. Вообще-то я подозреваю, что он из Уэльса, но это не важно. Так вот он, услышав иностранную речь, решил, что этот человек не владеет английским, а значит, с ним можно не церемониться. Оглядел Тонеску, как странного зверя в зоопарке или восковую фигуру в музее мадам Тюссо, а затем вернулся на свою территорию у окна, где обычно работал, и проговорил, наклонившись к своему альбому:
– Болтай что хочешь, приятель, я все равно тебе не поверю.
Тонеску, конечно, не понял, о чем шла речь. Да и не требовалось. Дело в том, что заминка длилась каких-то полминуты, после чего я взял ситуацию под контроль. Конечно, потом пришлось указать мисс Уиндэм и Томасу на их, мягко скажем, не совсем корректное поведение. И тут же Барраклаф выразил недовольство тем, что я делаю замечания сотрудникам, потому что они его подчиненные. С чего это вдруг? По крайней мере, художник должен подчиняться мне, это очевидно. Поскольку мы с ним оба занимаемся творчеством. Если я не имею права что-то сказать машинистке по поводу общения с клиентами, так это вообще никуда не годится.
Но вернемся к Тонеску.
Я поспешил усадить его в своем кабинете и представить коллегам. Сначала он повторил им то, что говорил мне за чаем на выставке. Они его внимательно выслушали, хотя вполне могли остановить и сказать, что знают все от меня. Проявили, так сказать, уважение. В общем, я сидел понурившись, ожидая, когда разговор пойдет о деле. Однако потом стало еще скучнее, когда Барраклаф принялся интересоваться, где именно в Румынии производят это вещество:
– Где расположен ваш завод? В Бухаресте?
– Нет, мсье. В Бухаресте ищут удачу слишком многие, так что мы обосновались в Галаце, небольшом городке, там свободнее.
Тут полез со своими глупостями Спенсер:
– Где именно находится этот Галац?
Как будто ему не все равно.
Тонеску пришлось нарисовать на нескольких листах фрагменты карты Румынии, откуда стало ясно, что это в Добрудже – есть там такая область, а Галац – порт на Дунае. К делу это не имело никакого отношения, но время отнимало. Потом стало очевидно, что Спенсер подготовился к встрече. Он почитал учебник географии и фактически проверял Тонеску. Так ли все на самом деле, как он говорит. Неслыханная наглость! Конечно, все это было задумано специально, чтобы позлить меня.
Но он зря потратил время на Бухарест, потому что предприятие Тонеску находится в нескольких сотнях миль оттуда. И вообще, зачем устраивать человеку экзамен по географии его страны? Какой в этом смысл, кроме желания выставить себя напоказ.
