Незнакомец опять сел и достал из-под накидки грамоту. Расчистив место на досках от грязи и соломы, он развернул документ и, насколько позволяла темнота, попытался расправить. Пальцы нащупали печать. Свинцовая — но дороже золотой. Всадник, обращенный влево, — это не слепок королевской печати. С таким пергаментом на руках лучше не попадаться. Поэтому человек по возможности старался никому не говорить про эту печать, что она королевская. Как правило, хватало объяснения, что он состоит на службе у короля, а это не одно и то же. Некоторые, впрочем, верили, что печать королевская, — что ж, их дело…
Если неучам вроде этого конюха быстро сунуть под нос грамоту с печатью, то она вполне сходит за подлинную. Впечатляли и каллиграфически выведенные буквы — таким почерком писались всякие важные юридические и административные документы. К тому же грамота была написана по-латыни, что для людей малограмотных и невежественных становилось еще одним препятствием. И все-таки не стоило лишний раз рисковать: вдруг нарвешься на знающего.
Человек свернул грамоту и снова спрятал. Еще пригодится. С этими мыслями он снова лег. Небо совсем потемнело, через щели в деревянном настиле проступала лишь кромешная тьма. Снизу донесся шорох, потом его сменили звуки, больше всего походившие на дыхание живого существа. Первая пришедшая в голову мысль: вернулся брат Джеймс, возможно, с другими монахами. Этого следовало ждать — что-то в поведении монаха настораживало. Может, столь поспешный уход был лишь хитростью? Или же мальчишка ухитрился остаться в живых и теперь ворочался в соломе? А может, воскрес, как Лазарь? Однажды он видел действо о Лазаре и подумал тогда, что если люди начнут воскресать, то его занятие станет небезопасным. Нет, конечно же мальчишка мертв, это так же очевидно, как то, что наступила ночь. Быстро справившись со страхами, он перестал слышать и постороннее дыхание.
Спалось неспокойно. Едва забрезжил свет, человек спустился с полатей. Было зябко. Человек перенес спрятанное накануне тело обратно под лестницу, приблизительно в то же место, где оно лежало вчера. Несколько часов назад казавшееся теплым и легким, тело мальчика теперь было холодным и тяжелым, как глина. Наконец, человек поднялся на пару ступенек и с помощью кинжала расковырял несколько верхних перекладин и потом переломил их ударом локтя. С первого взгляда любой наблюдатель должен был прийти к мысли, что ступеньки сломались под весом Питера и что мальчишка убился насмерть. По тому, что тело успело окоченеть, поймут, что несчастье случилось среди ночи.
Закончив с этим, человек с волчьими клыками незаметно выскользнул из конюшни. Насельники Дома Божия давно были на ногах, и колокола звонили к заутрене. Человек переждал, пока во внутреннем дворе никого не останется, пересек двор и вышел через ворота. Рассвет сулил погожий день, в небе розовели полоски облаков. На пригорке, поросшем молодыми деревцами, человек спрятался. Отсюда хорошо просматривался вход в Дом Божий, а самого его не видно. На скорое появление Чосера с компаньонами, конечно, не рассчитывал, однако вряд ли они станут медлить перед столь ответственным этапом — переездом во Францию.
Осталось немного хлеба из того, что вчера принес мальчишка, и, чтобы скрасить ожидание, он потихоньку отщипывал и ел.
4
Корабль отважно рассекал волны. Люди на палубе цеплялись за что придется, чтобы устоять на ногах. Изогнутый нос без устали то взлетал над водой, то снова с силой подобно молоту обрушивался на набегающую волну. Пассажиров, вконец продрогших и вымокших до нитки от холодно жалящих брызг, бросало из стороны в сторону. Для защиты людей от ненастья над палубой был натянут изодранный холщовый тент, но непогода разыгралась не на шутку и все равно добралась до них под этим нехитрым убежищем. И все-таки многие предпочли разместиться на открытом воздухе среди веревок, кожаных ведер и прочего палубного беспорядка, чем в крохотной, похожей на склеп, каюте.
Нед Кэтон и Алан Одли спрятали дерзкие физиономии в плащи. Они явно вышли в море впервые в жизни, подумалось Джеффри. Но удача с нами: попутный ветер и название корабля — «Святой Фома» — разве не добрые знаки? Чосер надеялся выйти в море из Дувра пораньше. Если удастся избежать перемены ветра, шторма, морских разбойников и непредвиденных обстоятельств, то в Кале они будут к концу дня. Шторма вроде бы ничто не предвещает, а вот разбойники в самом деле промышляют в открытом море к западу от порта, и если нападут, останется положиться лишь на волю Господа.
Чтобы не предаваться бесплодным размышлениям об опасностях, которые им уготовило Провидение и над которыми он не властен, Чосер стал размышлять о попутчиках. Пока что можно не волноваться, что Одли или Кэтон выкинут очередную глупость вроде той в гостинице «Феникс» в Кентербери. Корабль существенно ограничивает свободу, особенно когда ты не властен ни над своими ногами, ни над желудком. Чосер прикинул, что на палубе человек сорок, не считая команды. Большая часть из них не вызывала у него подозрений.
Несколько чиновников, насколько он мог судить, из английской администрации Кале — живут в крепости, собирают налоги или занимаются поставками шерсти. На всем их существе как бы стояла правительственная печать — на лицах само здравомыслие, в манерах чувство собственного достоинства и начальственного превосходства, — к тому же они держались вместе. Кроме них, на палубе расположилась небольшая компания солдат, направлявшихся в крепостной гарнизон, который, учитывая теперешнюю ситуацию, непременно должен был усилиться. Все разговоры велись только о войне. Французы раздували страсти, разглагольствуя об «английской оккупации» Кале, чтобы отвлечь простонародье от того, что происходило значительно южнее, в Аквитании. Но, похоже, вероятность скорой войны не отпугивала желающих побывать на французском берегу. Среди пассажиров бросались в глаза две женщины примерно одного возраста и, похоже, одних занятий. Они весело щебетали со шкипером, а их красные и желтые платья свободного покроя мало подходили для морского путешествия, когда ветер то и дело норовил задрать подол. Наверное, предположил Чосер, они рассчитывают, что на том берегу им удастся подцепить клиентов побогаче, но вполне возможно, они уже закидывали удочки прямо на корабле — для почина. Одна из них, что постарше, теребила в руках кинжал, который висел на шее шкипера на шнурке. Капитан корабля наклонил свою бородатую физиономию между двумя женскими личиками. Своим большим широким ртом — как у кита, подумалось Чосеру, — он будто хотел проглотить обеих женщин разом, словно Иону.
[18]
Но Чосера больше интересовали те, кто поднялся на борт последними. Пользуясь чудесной погодой и благоприятным ветром, в сторону Франции почти одновременно отправились сразу несколько судов. Чосер, мало разбиравшийся в достоинствах кораблей, при выборе посудины поддался импульсивному движению. Вообще-то он направлялся на «Христофор», небольшое рыболовное судно, но потом что-то побудило его повернуть в другую сторону, где метрах в пятидесяти пришвартовался еще более скромный «Святой Фома». Алан Одли воспринял эту перемену молча, зато Нед Кэтон был явно недоволен. Чем плохо первое судно, себе под нос возмущался Нед, ведь с первого взгляда видно, что оно и крепче, и быстроходней? Чосер промолчал. Все его внимание было приковано к народу на причале: не повернул ли кто еще вслед за ними к «Святому Фоме»? Однако среди толчеи и сумятицы — грузчики, моряки, рыбаки, путешественники среди груд бочек и вьюков шерсти — было почти невозможно распознать соглядатая.
