В светлый день Мафусаилов
Распрощаешься со всеми,
Кто тебя любил из ближних,
И, тропой времен шагая,
Долгий путь преодолев,
В монастырь прибудешь древний,
Где отведаешь три капли
Серебристых вод из дома Йонафаса,
Какового предали огню святому
За бесовское деянье,
Вызвавшее Божий гнев.
Поиски Средины Мира
Завершатся где-то рядом.
Там под сводом галереи
Муж стоял вооруженный,
Некогда стоял на страже
Древнего монастыря.
И с тех пор источник спрятан,
Но разгаданной быть тайне.
Все усилия не зря…
Буквы сливались – и виной тому был не только замысловатый почерк. Виктор подумал, что скоро придется обзавестись очками.
– Нам понадобится помощь эрудита, какого-нибудь умника вроде Кэндзи, – сказал Жозеф. – Он уже просветил меня на предмет Мафусаилова дня – это восьмой день любого месяца.
– Вы показали ему рукопись? – забеспокоился Виктор.
– За кого вы меня принимаете? Я очень аккуратно его расспросил – он ничего не понял.
– Ну так растолкуйте мне этот текст.
– Итак, некий Йонафас, сожженный на костре, обитал в монастыре. Название монастыря не уточняется. Что за тропа времен – тоже неизвестно. Насколько я понимаю, суть такова: если хочешь прожить столько, сколько прожил Мафусаил, нужно выпить воды из источника, который находится… например, в часовне древнего монастыря. Как-то так.
Виктор двумя руками взъерошил волосы на затылке:
– Это что же, речь об источнике вечной молодости?
– Я в такие сказки не верю.
– Поставьте себя на место того, кто верит. Во многих мифах и легендах есть рациональное зерно… Действительно, ничего не остается, как обратиться за помощью к Кэндзи. Идемте!
– А кто же за прилавком останется? – Жозеф испугался, что тесть выдаст его Виктору: ведь вопросы о Мафусаиле были заданы отнюдь не нынешним утром.
– Заприте лавку – после скандальной ссоры с мадам де Салиньяк клиенты к нам как-то не торопятся.
Кэндзи, облаченный в элегантный желто-сиреневый халат, завтракал на кухне. Вокруг него суетилась Мелия, давно поддавшаяся чарам этого мужчины с непроницаемым лицом и посеребренными сединой висками. Она даже изменила своей привычке вечно напевать себе под нос, чтобы не потревожить хозяина, предававшегося, по мнению лимузенки, размышлениям о чем-то высоком и недоступном ее пониманию.
На самом деле Кэндзи после бурной ночи, проведенной с Джиной, и позднего пробуждения к размышлениям о высоком пока был не способен. Услышав шаги на винтовой лестнице, он поспешно пригладил волосы и застегнул воротник рубашки.
– А, это вы?
Виктор и Жозеф подсели за стол.
– Джина уже ушла?
– Еще не проснулась.
– Вам кофе или чай? – спросила Мелия.
Жозеф хотел было потребовать горячий шоколад, но Виктор его опередил:
– Ничего, спасибо. Кэндзи, как по-вашему, «рыцарь печального образа» – это…
– Не кто иной, как Дон Кихот, – сказал японец, намазывая маслом бисквит. – Стыдно не знать.
– Такой высоченный тощий чудак, который сражался с ветряными мельницами, – пояснила Мелия, довольная, что выпал случай блеснуть познаниями. – У нас была тарелка с его портретом. Вид у него там уморительный!
Виктор раздраженно отмахнулся.
– Кэндзи, а если я перечислю вам такие приметы: Средина Мира, свод галереи, вооруженный мужчина и древний монастырь… вы сможете назвать квартал Парижа, где все это есть?
Бисквит с маслом замер в двух сантиметрах от губ японца.
– Вы, стало быть, тоже увлеклись шарадами? Жозеф меня уже расспрашивал о…
Со стола на пол с грохотом обрушился заварочный чайник.
– Прошу прощения, – пробормотал Жозеф.
Кэндзи нахмурился, покосившись на зятя. Молодой человек сидел красный как рак – не ожидал, что его дурные предчувствия сбудутся так скоро, и теперь терзал под столом на коленях открытый манускрипт, чтобы обрести душевное равновесие. Это не укрылось от взора Мелии, которая как раз присела на корточки, чтобы подобрать осколки фарфора.
– О, какая прелесть! Миленькая книжечка, напоминает о временах моего детства – мамаша вечно заставляла меня варить конфитюры. – Не заметив, что ее слова повергли в оцепенение Виктора и Жозефа, она продолжала: – С тех пор терпеть не могу это занятие. Мамаша меня доводила до изнеможения – это ж надо фрукты собрать, потом их почистить, надробить сахара, присматривать, чтоб варенье не выкипело, прокипятить банки, наполнить их… Мне нравился только самый последний этап. Мамаша у меня была привереда – считала, что банки да горшочки с конфитюром надобно закрывать только телячьей кожей, для нее слово какое-то есть специальное… э-э… Вот я дурья башка, grossa testa, pauc de sens!
[94]
– Велень? – подсказал Кэндзи, отпив зеленого чая.
– Велень! – обрадовалась Мелия. – Ваша правда! Так я, собственно, к чему, месье Пиньо? У вас книжица как раз из тех, какие моя мамаша покупала у разносчиков, чтоб на листы разодрать.
Виктор и Жозеф воззрились друг на друга так, будто хотели загипнотизировать. Кэндзи молча переводил взгляд с одного на второго. Его глаза опасно поблескивали. Налив себе еще зеленого чая, он вдруг разразился речью:
– Да уж, у книг немало врагов. Сапожники подбивают веленью задники дамских туфелек, коллекционеры вырезают из манускриптов буквицы, миниатюры и фронтисписы. Кондитеры заворачивают пирожки и пирожные в листы велени из редчайших сборников рецептов, а бакалейщики делают кульки из драгоценных пергаменов. Но, как говаривал Библиофил Жакоб
[95], любая домохозяйка этих варваров за пояс заткнет. Из века в век домохозяйки закрывают горшки с маслом и с вареньем историческими документами. Еще, пожалуй, невосполнимый ущерб наносят мамаши, которые, дабы занять на время своих отпрысков, дают им антикварные книги с гравюрами на дереве – раскрашивать, и ботаники, которые превращают бесценные ин-фолио и ин-кватро в альбомы для своих гербариев. Жозеф, вы позволите мне взглянуть на манускрипт? Он из наших фондов? – Японец уставился зятю в лицо, и тот пережил под этим взором несколько неприятных секунд. – Кстати, стоимость заварочного чайника я вычту из вашей зарплаты. Итак, я задал вам вопрос.
– Э-э… ну… гм…
Виктор не дал зятю продолжить фонетическое упражнение в междометиях – схватил за рукав и потащил к лестнице, бросив через плечо:
