— Этот склеп проклят! — произнес Нортхем с излишней для такого случая горячностью. — Я давно хотел замуровать его, но келарь все твердит, что не может обойтись без лишней кладовой. С самого основания обители там все неладно!
Он не стал вдаваться в подробности, а Джона больше интересовало, кто пытался его убить.
— Мне повезло, что отделался только синяками и царапинами, хоть и пролежал какое-то время в беспамятстве. — Он сдержано усмехнулся. — Еще одно доказательство, что Кристина вовсе не падала с этой лестницы: стоит сравнить ее нетронутую кожу с моими несчастными ногами и лицом.
— Кто мог совершить такое? — запоздало ужаснулся Роберт. — Уж конечно, никто из моей паствы!
— Тогда остаются только гости, настоятель, — заметил де Вулф.
Брат Игнатий, тенью влачившийся за своим начальником, пробормотал что-то о власти рогатого оживлять мертвых, но и настоятель, и коронер не слушали его. Они обсудили мотивы и возможности, но не пришли ни к какому заключению, и вскоре Игнатий потянул Роберта за полу плаща, напоминая, что пора приготовиться к погребению Кристины.
У де Вулфа были другие дела, и он захромал через двор к внутренним воротам к покоям для избранных гостей. Здесь он постучал в дверь и был встречен Роже Бомоном, за спиной которого маячил Джордан де Невилль.
— Ты не покидал покоев перед рассветом? — с ходу начал коронер, не думая о дипломатии. — А если покидал, не ты ли пытался меня убить, сбросив в погреб?
Когда Роже опомнился от первого потрясения, то чуть не лопнул от негодования. Он злобно заорал на коронера и, пожалуй, бросился бы на него с кулаками, не удержи его Джордан.
Джон иной раз прибегал к этому приему: разозлить человека в надежде, что у того сорвутся с языка неосторожные слова, но на сей раз средство не сработало, даже когда он упомянул о подозрениях, что Бомон мог мошенничать с имуществом Кристины.
Наконец неиссякаемый поток сквернословия Бомона убедил его, что здесь он больше ничего не узнает, и коронер без извинений вышел из комнаты, отправившись разыскивать Гвина. Он нашел констебля в нижнем коридоре. Корнуолец помогал паре послушников, под присмотром троих суетящихся монахов, спускать по злосчастной лестнице новый гроб. Прекрасный гроб, сработанный в монастырской мастерской из лучшего бука, уже пострадал от столкновения со стенами, теснившими гранитные ступени.
После долгого кряхтения и немалого числа проклятий они умудрились протиснуть гроб в погреб и пронести его в последний, самый мрачный склеп. Джон пошел за ними по лестнице, освещенной теперь гораздо ярче прежнего дюжиной свечей и несколькими фонарями с тонкими роговыми пластинками. Гроб поставили на земляной пол, размякший от талой воды. Келарь Дэниел, брат Фердинанд и привратник Мальо суетились вокруг служек, засыпая их ценными советами — как лучше переложить труп из ледника. Гвин разрешил все затруднения, без лишних слов запустив свои мускулистые руки в ледяную кашу, подняв тело Кристины из ящика и бережно опустив на последнее ложе.
— Разве ее не переоденут понаряднее, хотя бы в новый саван? — спросил Дэниел.
— Служанки леди позаботятся о ней в церкви, — отозвался Фердинанд и перекрестился, с грустью глядя на останки девушки.
В этот момент в склеп вступила скорбная процессия. Впереди шел брат Игнатий, размахивая кадилом, испускавшим ароматный дым. Джон задумался, требовал ли этого ритуал или монахи просто желали заглушить трупный запах. Так или иначе, у капеллана был совершенно несчастный вид и лицо его искажала злость. Настоятель Роберт, шедший следом в парчовой епитрахили, держал в руке посох из слоновой кости, увенчанный серебряным крестом. Следующий — старый архивист Мартин — нес поднос, укрытый белым шелком, а за ним, само собой, показался Томас де Пейн, натянувший перчатки, чтобы взять в руки серебряный потир. Роже Бомон и Джордан де Невилль созерцали скорбную процессию, втянувшуюся под своды склепа и застывшую у гроба. Настоятель пел латинскую молитву, а монахи подхватывали, где следовало, громче всех — благочестивый служитель коронера.
Настоятель взял из дароносицы на подносе у Мартина маленькую облатку и, чуть помедлив, положил освященную гостию на язык мертвой девушке. Рот у нее теперь приоткрылся, потому что трупное окоченение уже прошло. С новыми молитвами и крестными знамениями он взял у Томаса и побрызгал на раздувшиеся губы покойницы несколько капель вина, оставшихся от последней мессы.
При этом раздался внезапный грохот, от которого даже флегматичный Джон подскочил на месте. Ему уж показалось, что произошло божественное вмешательство, но это всего лишь Игнатий выронил кадило, которое покатилось по полу, разбрасывая тусклые искры.
— Так нельзя, настоятель, — прошипел он. — Здесь нужен экзорцизм, а не благословение.
Нортхем бросил на своего секретаря свирепый взгляд.
— Опомнись, брат. А если не можешь вести себя пристойно, покинь это место! — прогремел он.
Многолетняя привычка к послушанию взяла свое, и тощий монах умолк, подняв с пола кадило. Настоятель завершил прощальный обряд, разбрызгав немного святой воды над и без того промокшим трупом, в то время как окружившие гроб монахи пели отходную молитву. Затем келарь с братом Мальо подняли тяжелую крышку, прислоненную к дальней стене, и положили на место, прихватив загнанными до половины гвоздями. Выпрямляясь, монах-бретонец поскользнулся на мокрой земле и тяжело грохнулся на пол. Наверху зарокотало, и гранитная глыба размером с человеческую голову вместе с дождем известки обвалилась на гроб. Все втянули головы в плечи, ожидая, что вслед за камнем обрушится весь свод. На миг все затихло, и облачко пыли с потолка медленно осело наземь. Молчание нарушил торжествующий вопль брата Игнатия:
— Знамение! Знамение! Вельзевул среди нас! Смотрите, братья, на что способна ведьма, даже когда ее черное сердце давно остановилось! Я был прав! Я был прав!
Настоятель подал знак, и Фердинанд с Мальо схватили капеллана и уволокли к лестнице. Он и оттуда продолжал кричать что-то о черном искусстве Кристины. Пока настоятель приносил Роже и Джордану извинения за своего неуравновешенного секретаря, послушники, неприметно ожидавшие в соседнем погребе, подняли гроб и понесли его к выходу из склепа.
Гвин остановился рядом с де Вулфом, опасливо поглядывая на потолок: не свалится ли еще что-нибудь им на головы? В стене под самым сводом чернело отверстие.
— По-моему, потолок прочный, если не считать верхнего ряда кладки в стене, — заметил Гвин. — Вот стенная кладка никуда не годится.
Де Вулф, у которого до сих пор ныли все кости, мало интересовался искусством каменщиков.
— Давай-ка выбираться отсюда. Надоел мне этот треклятый могильник! Мы здесь уже два дня, а об убийстве ровным счетом ничего не узнали.
Часом позже камеристка, которой помогали две прачки — единственные женщины, допускавшиеся в пределы монастыря, — закончили обряжать тело Кристины. Прежде чем внести в церковь, гроб заколотили насовсем и отслужили похоронную службу — куда торопливее, чем обычно, как подозревал Джон. Настоятель запретил присутствовать на ней брату Игнатию, и Томас гадал, какая тяжкая епитимья ждет монаха за неподобающее поведение.
