— Что-то не нравится мне этот парень, — пророкотал Гвин, когда они обосновались на скамье у очага, за пределами слуха ближайшего клюнийца. — И не потому, что я питаю пристрастие к кому другому из духовного сословия! — добавил он, дружески подтолкнув в бок Томаса.
Как ни странно, клирик в этот раз не клюнул на подначку, а склонился к де Вулфу, чтобы заговорщицким полушепотом спросить:
— Кронер, ты разобрал, что он пробормотал там в склепе, когда ты спрашивал, где ее похоронят?
— Слышал, как он бормотал, но слов не разобрал, — сказал Джон.
— Он сказал: «Надо бы похоронить на перекрестке с колом в сердце!»
— Говорю же, гнусный ублюдок! — проворчал Гвин, пока коронер переваривал новые сведения.
— А я заметил, какое у него при этом было лицо, — проговорил он медленно. — Что-то в этом монастыре неладно, так что держите глаза и уши открытыми, а рот на замке!
— Надеюсь, ты отдохнул после долгой дороги, сэр Джон? — любезно осведомился Роберт Нортхем, поднимаясь из-за стола, чтобы приветствовать коронера. — И, как я понял, взял след трагического происшествия… — Он замялся, не зная, как закончить вопрос.
Де Вулф ответил ему без обиняков:
— Да, настоятель, я осмотрел труп.
Священник опустился в кресло.
— Вижу, ты не взял с собой помощников?
— Нет, мне нужно переговорить с тобой наедине.
Он многозначительно глянул на Игнатия, занимавшего обычную позицию рядом с настоятелем, словно изготовившись защищать его.
— В присутствии моего секретаря ты можешь говорить свободно. Он еще и мой капеллан, и мой исповедник.
Джон решительно покачал головой.
— Есть вещи, которые можно высказать только наедине, — сказал он. — В этом смысле меня наставлял верховный юстициарий.
Это была ложь, но Джон не стеснялся лгать, когда считал нужным. Настоятель явно удивился, однако махнул Игнатию, и тот неохотно покинул помещение и закрыл за собой дверь. Джон заподозрил, что он остался подслушивать под дверью.
— Ты можешь мне что-то сказать? — с беспокойством спросил Нортхем, когда де Вулф сел в то же кресло, какое занимал прежде.
— Кристина де Гланвилль убита, — прямо ответил тот. — Ваши догадки были верны. Она не падала с лестницы. Ни живая, ни мертвая.
Пальцы Роберта нервно играли бронзовым распятием, висевшим на шее.
— Я подозревал это. Но откуда такая уверенность?
— Ты сам сказал мне: то обстоятельство, что она лежала ничком и головой к лестнице, не позволяет поверить в падение. Если бы она споткнулась на ступенях, то, по всей вероятности, лежала бы к ним ногами. С трудом, но можно предположить, что она перевернулась в падении, но тогда она почти наверняка оказалась бы лежащей кверху лицом.
— Почти наверняка — и только? — нахмурился настоятель.
— Это еще не все, — буркнул де Вулф. — Она получила сильный удар по затылку, проломивший ей череп. Опять-таки она могла удариться затылком при падении, но для этого ей пришлось бы извернуться в воздухе. На такой узкой лестнице это практически невозможно, так что она должна была разбить себе лицо.
Приор сопровождал его речь отрывистыми кивками.
— Далее, у нее сломана шея, — продолжал де Вулф. — Причем ее сломали рывком назад, совсем не так, как могло быть от сильного удара по затылку, от которого подбородок выдвинулся бы вперед. Но шея переломлена так, будто ее рванули сзади.
Повисло тягостное молчание.
— Ты абсолютно уверен? — почти прошептал настоятель.
— У нее на ногах и руках нет ни синяка, ни царапины, — продолжал настаивать Джон. — Можно ли поверить, что кто-то катился по двадцати твердым гранитным ступеням так неудачно, что сломал себе шею и разбил голову, не оцарапавшись об их грани?
Настоятель глубоко, с сожалением вздохнул.
— Так что, на твой взгляд, произошло, коронер?
— Кто-то нанес ей сильный удар по затылку неким предметом. Предмет был плоским, так как не порвал кожу, но достаточно тяжелым, потому что проломил кость. Она должна была мгновенно лишиться чувств, после чего убийца добил ее, сломав шею.
— Неужто такое возможно? — проскулил Роберт Нортхем.
Джон пожал плечами.
— Вполне. Я видел, как это делается в бою. Одна рука обхватывает подбородок, вторая на основании шеи — и быстрый рывок назад.
Настоятель содрогнулся.
— Значит, мы должны искать преступника чудовищной силы?
Коронер покачал головой, черные волосы разметались по воротнику серого кафтана.
— Вовсе не обязательно. Это мог проделать любой решительный мужчина — и даже женщина, если на то пошло!
Настоятель в ужасе перекрестился, напомнив Джону клирика Томаса.
— Храни нас, Боже! При бедняжке состояли несколько леди, но ни одна из них не могла быть замешана в таком!
— Кто именно были эти леди? — требовательно спросил коронер.
— Одна из них Маргарет де Куртене — ей предстояло быть фрейлиной невесты при венчании. Она была подругой леди Кристины, как я понял, со времени, когда они вместе жили в Семпрингеме.
Джон подметил, что Роберт Нортхем стремится по возможности обособить себя от участников трагического действа.
— Еще была леди Ависа, каковая, будучи женой опекуна, Роже Бомона, заменила Кристине мать, и их дочь Элеонора, и, само собой, были горничные и камеристки, прислуживавшие трем леди, — пренебрежительно закончил он.
— И все они расположились в вашей обители?
— Именно так, ведь у нас хватает удобных помещений. Как-никак, король и его министры любят использовать нашу обитель как пристанище для своих гостей, — произнес настоятель с некоторым неудовольствием.
— Где именно они располагались? — спросил коронер.
— Сэр Роже Бомон с женой получили гостиную и спальню в здании у внутренних ворот, а Кристина де Гланвилль с подружкой Маргарет де Куртене получили две комнаты для гостей неподалеку от предоставленных вам, сэр Джон. Тоже наверху, однако по другую сторону опочивальни, и дверь туда запирается.
— Как насчет личной прислуги?
— Они спали на тюфяках либо в углу тех же комнат, либо — в случае с Бомонами — в прихожей.
Джон минуту что-то обдумывал.
— Будущий жених, этот Джордан де Невилль, — он появлялся на сцене?
— Разумеется. Всю неделю, пока они были здесь, он навещал их почти ежедневно. Провел несколько ночей в гостевой спальне, где поместили вас, но в последние ночи перед венчанием не ночевал, потому, как я понимаю, что неприлично жениху находиться при невесте перед самой церемонией.
Он помялся, словно не зная, стоит ли продолжать, но все же решился.
