– Вы бы не говорили так уверенно. Мое начальство сперва послушает своего собственного работника, и будет не очень хорошо, если я сообщу им, что вы мешали мне работать и еще выдвигали против меня ложные обвинения.
У меня вспыльчивый характер. Я вынужден признаться в этом недостатке, ибо он слишком часто мешает мне, особенно в работе. Неслыханная наглость проводника возмутила меня выше всякой меры, и возмущение, соединившись с горьким разочарованием, вызвало у меня непростительный приступ бешенства, о чем я буду сожалеть всю свою жизнь. Не говоря более ни слова, я бросился к нему, схватил за горло, потом сбил с ног и начал яростно бить мерзавца головой об землю.
Помощь подоспела к нему очень быстро, и весьма действенная, потому что вскоре я оказался между двух огромного роста жандармов, которые крепко держали меня с обеих сторон. Потом меня, как любого правонарушителя, отвезли в кутузку в верхней части города, чем на время лишили возможности продолжать погоню.
В Швейцарии с законом шутки плохи, особенно в кантоне Во. Меня задержали во время нападения на должностное лицо при исполнении обязанностей, что правда в том смысле, что каждое швейцарское должностное лицо считает своим долгом оскорблять чувства безобидных иностранцев и издеваться над ними.
В полиции Лозанны ко мне отнеслись без особого уважения. Мне не позволили объясниться и сразу бросили в камеру, предварительно обыскав и отобрав у меня все вещи. Среди них был нож, карманный револьвер, который я обычно ношу с собой, бумажник со всеми документами и портфель. Бумажник и портфель имели замки, и они потребовали ключи, думая, что я где-то прячу их при себе, но я ответил, что, если им надо, пусть сами ищут. На самом деле замки на них имели особую конструкцию, и, зная секрет, любой мог их открыть пальцами. Секрет я выдавать не стал.
В темноте моей одиночной камеры, имея достаточно времени обдумать свое незавидное положение, я понял, каким был ослом и что винить кроме себя мне некого. Но что толку заниматься самобичеванием? Передо мной стояла задача: освободиться как можно скорее, и я начал думать, как это лучше сделать.
Поначалу я вел себя паинькой, извинялся, признавал ошибку и обещал сделать все, чтобы возместить ущерб своей жертве. Я предложил деньги, согласился выплатить на месте любую сумму, которую они назначат, а на остальное выписать расписку.
Мои тюремщики с негодованием отвергли это предложение. Я решил, что в Швейцарии правосудие продается? Я оскорбил закон, а не отдельное лицо. К тому же (в этой продажной стране деньги – главная ценность) откуда у меня может взяться столько наличности? Моя расписка не будет стоить и бумаги, на которой она написана.
Нет, нет, ничто не могло меня спасти. Я был должен предстать перед исправительной полицией, чтобы ответить за правонарушение, и мог рассчитывать на скорое наказание. Меня ждали тюрьма и месяца два, а то и больше в кандалах. Допущенное мною грубое насилие в отношении невинного человека будет покарано строжайшим образом.
Тут я изменил тактику и пошел в атаку. Я как британский подданный требовал уважения и должного обращения. Я настаивал на встрече с британским консулом. Когда они рассмеялись и сказали, что он не станет мешать вершению правосудия ради какого-то бродяги, я им прямо сказал, что путешествую под покровительством британского министра иностранных дел, прославленного маркиза Лансдауна. Пусть мне принесут мой бумажник, я покажу паспорт с королевским гербом и подписью одного из секретарей ее величества. Все, кто служит у господ Бекке, имеют заграничный паспорт, это лучшая защита, если тебя ловят на горячем.
Упоминание такого большого человека произвело сильное впечатление на моих тюремщиков, значительно усилившееся видом пачки новеньких английских банкнот, уютно лежащих в кармане бумажника, который я открыл, но так, чтобы не выдать секретной пружины. Когда я достал пару пятерок и передал главному тюремщику, прося о помощи, отношение ко мне изменилось, но об освобождении речь не шла. Мне пообещали принести обед из расположенного по соседству ресторана и позволили послать короткую телеграмму Фальфани с сообщением о том, что непредвиденные обстоятельства задерживали меня в Лозанне. Потом принесли постельные принадлежности, на которых я после ночи в поезде сумел заснуть и проспать крепким сном до следующего утра.
Я вызвал Эжена Фалуна, и ему позволили навестить меня рано утром, как только тюрьма открылась. Расторопный, практичный человек, он сразу приступил к выполнению моих указаний. Я поручил ему сначала телеграфировать в Англию в наше управление, коротко описать мое затруднительное положение и попросить передать меня кому-нибудь в Лозанне или Женеве. После этого он должен был сходить к британскому послу, показать ему мой паспорт в подтверждение моего гражданства и при необходимости получить юридическую консультацию. Я был предупрежден, что меня могут в ближайшее время допросить, но окончательное разбирательство по моему делу скорее всего пройдет через несколько дней.
Весь тот день и половину следующего я размышлял над своей неудачей, которую, надо сказать, сам на себя накликал, хотя от этого она не стала менее досадной. Я уже почти убедил себя, что меня нужно оставить прозябать здесь до конца моих дней, но неожиданно удача улыбнулась мне, и дневной свет рассеял мрак моих невеселых дум. Ко мне пришли несколько посетителей, и им разрешили по очереди повидаться со мной. Первым пришел консул, а вместе с ним смышленый швейцарский адвокат, который пообещал скоро все уладить. Дело сведется к штрафу, и при хорошем поведении меня выпустят под залог. Мог ли я найти залог? Это был единственный вопрос, который мне задали. Пока мы это обсуждали, среди посетителей нашелся уважаемый и богатый часовщик из Женевы, которого попросили (наверняка за этим стояли Бекке) оказать мне всяческую помощь. У меня появился повод для радости, потому что я уже не сомневался, что меня отпустят, хотя не раньше завтрашнего дня.
Провести еще одну ночь в заточении мне было неприятно, но я выдержал это испытание со всем смирением, на которое был способен, и на следующее утро, представ перед судом, с готовностью заплатил штраф. Моего поручителя, часовщика, я заверил в том, что больше не стану себя компрометировать.
Глава XIII
После освобождения настроение у меня поднялось, но для радости требовалось нечто большее, чем свобода. Появились новости о моей беглянке. Фалун узнал, что она не покидала станции «Юра-Симплон», а оставалась в «женском зале ожидания» до следующего поезда в Женеву, который пришел в 13:35. Она, вероятно, прямо у меня под носом села на тот самый поезд, которым я вернулся из Веве. В нашей профессии и такие совпадения бывают.
Фалун удостоверился в этом окончательно лишь на второй день моего заточения, но выяснил при этом, что на этот поезд было продано только два билета первого класса до Женевы. Он пошел даже дальше: объехал все семь остановок на этом маршруте и узнал, что ни на одной из них пассажиры, соответствующие описанию англичанок, не сходили. Таким образом, мои поиски перенеслись в Женеву, где еще оставалась возможность найти беглянок, хотя я не сильно обольщался. Этот город мне хорошо знаком, я бывал в нем до этого много раз и слишком хорошо знал, как там развита транспортная система и сколько там всевозможных лазеек. Поскольку у англичанок имелись серьезные причины спешить, надежда на то, что они задержались там, была очень слаба.
