Спустя пару минут он спустился к коллегам и, радостно потирая руки, заявил, что ему все ясно, как божий день.
– Опасно, не опасно, трудно, не трудно, это ее работа. Я прошел по ее следам, видел место, где она приседала, проследил по всей крыше до конца, где она спустилась к выходу на платформу. Вагон она наверняка покинула, когда поезд остановился, и ей помогал сообщник.
– Графиня?
– Кто же еще?
– И где-то рядом с Парижем. Английский генерал говорил, что остановку сделали минут за двадцать до приезда на вокзал.
– Значит, ее поиски нужно начинать с того места. Итальянец пошел по ложному следу.
– Не обязательно. Горничная наверняка будет пытаться связаться с хозяйкой.
– Все же, было бы хорошо ее задержать до этого, – заметил судья.
– И при всем, что нам теперь известно, если на нее надавить как следует, можно добиться признаний, – азартно подхватил сыщик. – Кто пойдет? Обоих своих помощников я отослал. Конечно, можно по телефону вызвать кого-нибудь, а я и сам мог бы этим заняться.
– Нет, нет, дорогой коллега, сейчас мы не можем вас отпустить. Лучше позвонить. Я полагаю, вы захотите присутствовать при окончании допросов?
– Конечно, вы правы. Можно еще что-нибудь выяснить об этой горничной. Давайте теперь допросим проводника. Говорят, он с ней разговаривал. Может быть, удастся от него узнать что-то новое.
Нового удалось узнать не много. Явившийся Гроот, проводник, вид имел изможденный и жалкий, как человек, который только-только начал отходить от наркотического дурмана. Как ни давили на него следователи, он ничего не смог добавить к своему рассказу.
– Мы вас слушаем, – решительно произнес судья. – Рассказывайте все четко и прямо и не пытайтесь юлить, иначе я вас тут же отправлю за решетку. Ордер уже выписан. – Он помахал перед ним листом бумаги.
– Я ничего не знаю, – затравленно пролепетал проводник.
– Неправда. Нам все известно. Мы считаем, что эта трагедия не могла случиться без вашего ведома или попустительства.
– Право же, господа…
– Вы пили с этой горничной в буфете во время остановки в Лароше. А потом вы пили с ней в вагоне.
– Нет же, господа, это не так. Я не мог… Ее не было в вагоне.
– У нас другие сведения. Вы не сможете нас обмануть. Вы были ее сообщником и сообщником ее хозяйки, я не сомневаюсь в этом.
– Клянусь, я невиновен. Я даже почти не помню, что происходило в Лароше или после. Не отрицаю, я пил в буфете. Пил какую-то гадость. Так мне показалось, не знаю почему. И я не знаю, почему не мог поднять голову, когда вернулся в вагон.
– Вы хотите сказать, что сразу заснули?
– Наверное. Да. Что было потом, пока меня не разбудили, я не помню.
Помимо этой истории они ничего не смогли из него выудить.
– Он либо слишком умен для нас, либо полный дурак, – устало промолвил судья, когда Гроот наконец ушел. – Лучше отправить его в «Мазас», пусть посидит в одиночке день-два. После этого он станет попокладистее.
– Понятно, что ему дали наркотик. Горничная добавила опиум или лауданум в его напиток в Лароше.
– Причем лошадиную дозу, если он говорит, что заснул, как только вернулся в вагон, – заметил судья.
– Да, он так говорит, но ему должны были дать повторную дозу. Иначе откуда взялась бутылочка на полу возле его кресла? – задумчиво спросил шеф не столько у остальных, сколько у самого себя.
– Я не верю во вторую дозу. Как бы это сделали? И кто? Это был лауданум, и дать его можно было только подмешав в напиток, а проводник говорит, что не пил второй раз. И кто? Горничная? Он говорит, что больше ее не видел.
– Прошу прощения, мсье судья, но не слишком ли вы доверяете словам проводника? Меня его показания настораживают. Если честно, я не верю ни единому его слову. Разве он не говорил сначала, что не видел горничную после Амберье в восемь вечера? А теперь он признается, что пил с нею в буфете в Лароше. Все это одна сплошная ложь: и что он потерял записную книжку, и что потерял все документы. Ему есть что скрывать. Даже эта его сонливость, эта тупость какие-то ненатуральные.
– Не думаю, что он притворяется. Он бы не смог провести нас.
– Хорошо, а что если это графиня опоила его второй раз?
– Это из области догадок. Ничто не указывает на это, нет никаких доказательств.
– Как тогда объяснить пузырек рядом с креслом проводника?
– А не могли ли его подбросить специально? – вставил комиссар, у которого, видимо, случилось новое озарение.
– Специально? – раздраженно переспросил сыщик, предвидя ответ, который ему не понравится.
– Специально, чтобы навести подозрение на графиню?
– Мне так не кажется. Это бы указало на то, что она не участвовала в заговоре, а заговор наверняка был, все говорит об этом: и одурманивание проводника, и открытое окно, и бегство горничной.
– Разумеется, заговор, но кто за этим стоит? Эти две женщины? Могла ли одна из них нанести смертельный удар? Вряд ли. Женщины достаточно хитры, чтобы замыслить преступление, но им не хватает ни храбрости, ни грубой силы, чтобы его совершить. В этом деле участвует мужчина, можете быть уверены.
– Несомненно. Но кто? Неуемный сэр Коллингем? – быстро спросил сыщик, снова поддаваясь злости.
– Должен признаться, мне это не кажется вероятным, – заявил судья. – Да, его поведение заслуживает порицания, но он не из таких людей, которые становятся преступниками.
– Тогда кто? Проводник? Нет? Священник? Нет? Кто-то из французов? Их мы еще не допрашивали, но, судя по первому впечатлению, я бы не стал кого-то из них подозревать.
– А итальянец? – спросил комиссар.
– Вы в нем уверены? Мне он не понравился – слишком уж он рвался убраться отсюда. Что если он навострит лыжи?
– С ним Блок, – поспешил пояснить шеф с явным желанием поскорее отделаться от нежеланного подозрения. – Мы в любое время можем его взять, когда он будет нужен.
Как сильно он был им нужен, они поняли лишь позже, когда расследование вступило в новую стадию.
Глава XII
Не опрошены были лишь двое французов. Они остались напоследок совершенно случайно. Ход следствия обусловил необходимость в первую очередь обратить внимание на остальных пассажиров, но два слабовольных господина ничем не выказывали недовольства. Как бы ни раздражала их эта задержка, они предпочитали помалкивать. Любая вспышка или проявление недовольства обернулись бы против них, они об этом догадывались. И теперь, когда их наконец вызвали на допрос, они не только вели себя предельно сдержанно, но и были полны желания оказать всяческую помощь следствию и при надобности сообщить любые сведения.
