Он почувствовал, что архидьякон сказал несколько больше, чем хотел.
– Я такого не говорил. Тебя вообще эта тема не касается. Просто тебе же будет лучше, если ты не станешь воображать, что проработаешь здесь всю жизнь.
Потом Крэмптон ушел. Стоя в дверях, Эрик смотрел, как священник зашагал по мысу к колледжу, и его захлестнуло небывалое чувство: оно словно вывернуло его наизнанку, а во рту появился горький привкус желчи. Он всегда старался избегать сильных переживаний и такую всепоглощающую телесную реакцию испытывал всего второй раз в жизни. Первый произошел, когда он понял, что любит Карен. Однако сейчас был не тот случай. Возникшая эмоция оказалась такой же яркой, но более тяжелой. Эрик впервые в жизни почувствовал ненависть.
12
Пока отец Мартин ходил в комнату за черным плащом, Дэлглиш ждал его в коридоре.
– Может, поедем на машине? – спросил Дэлглиш, когда священник вернулся.
Сам он предпочел бы пешую прогулку, но понимал, что для его спутника будет утомительно таскаться по пляжу, и не только физически. Отец Мартин принял это предложение с заметным облегчением. Пока они не добрались до места, где прибрежная проселочная дорога изгибалась к западу, вливаясь в дорогу до Лоустофта, никто не проронил ни слова. Дэлглиш осторожно приткнул «ягуар» к обочине и склонился к отцу Мартину, чтобы отстегнуть ремень. Затем помог ему выйти из машины, и они отправились на пляж.
Когда проселочная дорога закончилась, они пошли по узенькой песчаной тропке с утоптанной травой между доходящими до пояса папоротниками и зарослями кустарника. Кое-где кустарники сплетались над тропинкой в арку, образуя туннель, в полумраке которого лишь мерный приглушенный гул напоминал о том, что вдалеке бушует море. Папоротник уже покрылся первым хрупким золотом, и, казалось, каждый шаг по рыхлому дерну поднимает резкие ароматы осени. Когда они вышли из полутьмы, перед ними раскинулось озеро. Всего каких-то пятьдесят ярдов гальки отделяло его мрачную гладкую поверхность от кувыркающегося яркого моря. Дэлглишу показалось, что черных древесных обрубков, доисторическими памятниками стоящих на страже озера, стало меньше. Он искал следы затонувшего корабля, но смог разглядеть лишь одинокий черный кусок рангоута в форме акульего плавника, который торчал над ровной песчаной полосой.
В этом месте было так легко спуститься на пляж, что шесть деревянных ступенек, наполовину засыпанных песком, и единственные перила оказались не очень нужны. Наверху расположилась встроенная в небольшое углубление кабинка для переодевания из некрашеного дуба, прямоугольной формы и побольше размером, чем стандартная кабинка на пляже. Рядом под брезентом – Дэлглиш приподнял край и заглянул – была аккуратно сложена груда досок и сломанных бревен, наполовину выкрашенных в голубой.
– Все, что осталось от старой, – сказал отец Мартин. – Она была похожа на цветные кабинки, которыми славится Саутволд-Бич, но отец Себастьян решил, что она выглядит здесь неуместно. К тому же стала разваливаться – жалкое зрелище, и, когда выдался удобный случай, мы ее снесли. Отец Себастьян посчитал, что кабинка из некрашеного дерева будет смотреться лучше. Нам она в принципе не сильно нужна, берег здесь пустынный. Но надо же где-то переодеваться. Не хочется совсем уж прослыть людьми со странностями. А еще там лежит небольшой спасательный катер. На этом побережье иногда опасно плавать.
Дэлглиш не взял с собой ту палку, что, впрочем, и не требовалось. Она, без сомнений, была от этой кабинки. Возможно, Рональд Тривз подобрал ее случайно – как поступил бы с палкой любой человек на пляже – без особой цели, просто чтобы зашвырнуть в море. Нашел ли он ее здесь или дальше на берегу? Может, взял, чтобы ткнуть в нависающий над головой песчаный выступ? А вдруг эту сломанную деревяшку нес кто-то другой? Но Рональд Тривз был молод, по-видимому, физически здоров и силен. Могли ли его силой удерживать в песке, при этом не оставив на теле ни одной отметины?
Наступил отлив, и теперь мужчины шли по полосе влажного скользкого песка у самого края бурлящих волн, которые перехлестывали через два, очевидно, новых волнореза. Между ними лежали волнорезы, которые Дэлглиш помнил с детства, вернее, то, что от них осталось: несколько прямоугольных опор, глубоко увязших в песке.
– Новые волнорезы построили за счет Европейского сообщества как часть защитных сооружений береговой линии, – объяснил отец Мартин, подбирая полы плаща, чтобы взобраться на зеленый, покрытый илом конец волнореза. – Кое-где это изменило облик побережья.
Они прошли еще ярдов двести.
– Это здесь, – тихо произнес отец Мартин и направился к утесу.
Дэлглиш заметил воткнутый в песок крест из двух крепко связанных досок, которые прибило к берегу.
– Мы установили крест через день после того, как нашли Рональда, – объяснил отец Мартин. – Пока еще стоит. Наверное, прохожие не хотят его трогать. Впрочем, зимой в шторм море быстро доберется до этого места.
Песчаный утес насыщенного терракотового цвета над крестом выглядел так, словно его резали лопатой. Ветерок трепал бахрому из травы. Слева и справа кое-где породы сдвинулись, оставив под нависающими краями глубокие трещины и расщелины. Дэлглишу пришло на ум, что можно было бы лечь, подставив голову под такой уступ, и ткнуть в него палкой, тем самым обрушив полтонны песка. Но чтобы на это пойти, понадобилась бы экстраординарная сила воли или такое же отчаяние. Коммандер легко мог придумать парочку менее ужасных способов расстаться с жизнью. Если Рональд Тривз хотел покончить с собой, не проще ли было уплыть в море и подождать, пока холод и истощение не возьмут свое?
До сих пор слово «самоубийство» не упоминал ни он, ни отец Мартин; теперь настал момент его произнести.
– Эта смерть, отец, больше похожа на самоубийство, чем на несчастный случай. Но если Рональд Тривз хотел себя убить, не проще ли было уплыть в море?
– Рональд на это никогда бы не пошел: он боялся моря и даже не умел плавать. Он ни разу не купался. По-моему, я даже никогда не видел, чтобы он гулял по пляжу. Я, в частности, поэтому так удивился, что он выбрал Святой Ансельм, а не другой теологический колледж… Я боялся, что ты посчитаешь самоубийство более вероятным, чем несчастный случай. Такая версия принесет нам глубочайшие страдания. Если Рональд убил себя, а мы даже не подозревали, что он настолько несчастен, значит, мы его подвели, и нам нет прощения. Не могу поверить, что он пришел сюда, намереваясь совершить то, что в его случае было бы тяжким грехом.
– Парень снял плащ и сутану, аккуратно их сложил, – начал Дэлглиш. – Стал бы он так поступать, если бы просто хотел взобраться на утес?
– Все может быть. В этой одежде трудно куда-либо взобраться. Что особенно трогательно – он так педантично их уложил, рукавами внутрь. Как будто собирал вещи в поездку. Хотя, с другой стороны, мальчик он был аккуратный.
Дэлглиш призадумался. Зачем Рональд полез на утес? Если он что-то искал, то что это могло быть? Крошащиеся изменчивые склоны из песчаника, покрытого тонким слоем гальки и камней, вряд ли подходили на роль тайника. Время от времени там можно было найти что-то любопытное, кусочки янтаря, например, или человеческие кости, выброшенные на берег с кладбища, над которым давно сомкнулось море. Но даже если Тривз что-то углядел, где эта вещь сейчас? Рядом с телом не обнаружили ничего интересного, разве что ту деревяшку.
