Но Дэлглиш еще не закончил.
– Рональд Тривз был вашим учеником?
– Конечно, я преподаю древнегреческий и древнееврейский всем студентам, за исключением тех, кто получил степень бакалавра по гуманитарным наукам. Тривз специализировался на географии, поэтому здесь он учился три года и древнегреческий начал с нуля. Ах да, как же я забыл. Вы ведь изначально приехали из-за этой смерти. Сейчас она кажется не важной по сравнению с произошедшим позже. Хотя она всегда была не важной – как предполагаемое убийство, я имею в виду. Самый логичный вердикт – суицид.
– Вы пришли к подобному заключению, когда увидели тело?
– К такому заключению я пришел, как только у меня выдалось время спокойно подумать. Меня убедила сложенная одежда. Юноша, который собирается вскарабкаться на утес, обычно не складывает свой плащ и сутану так аккуратно, словно проводит ритуал. В пятницу вечером у нас было индивидуальное занятие, еще до повечерия, и все шло как обычно. От радости он, конечно, не скакал, но, с другой стороны, за ним такого и не водилось. Мы обсуждали перевод, над которым он работал. Сразу после этого я уехал в Лондон и провел ночь в своем клубе. И как раз возвращался обратно в субботу днем, когда меня остановила миссис Манро.
– А какой он был? – спросила Кейт.
– Рональд Тривз? Невозмутимый, усердный, смышленый малый – хотя, возможно, не такой умный, каким себя считал, – ненадежный, удивительно нетерпимый для юноши. Думаю, что отец играл в его жизни главную роль. Это бы объяснило выбор профессии: если не можешь преуспеть на отцовском поприще, можно изо всех сил постараться досадить выбором собственного. Но мы никогда не обсуждали его личную жизнь. У меня правило – не связываться со студентами. Это ни к чему хорошему не приводит, особенно в таком небольшом колледже. Я здесь, чтобы учить их древнегреческому и древнееврейскому, а не чтобы копаться в душах. Когда я говорю, что нуждаюсь в уединении, то подразумеваю полное уединение, в том числе и от гнета человеческого общения. Кстати, когда вы собираетесь обнародовать убийство, в смысле предать дело огласке? Предполагаю, ожидается стандартный наплыв СМИ.
– Да, убийство нельзя бесконечно держать в секрете, – сказал Дэлглиш. – Мы с отцом Себастьяном как раз решаем, чем здесь может помочь наш отдел по связям с общественностью. Когда будет что сказать, мы проведем пресс-конференцию.
– И вы не против, если я сегодня уеду в Лондон?
– Не в моей власти вас удерживать.
Грегори медленно поднялся.
– Но все-таки завтрашнюю встречу я, пожалуй, отменю. У меня такое чувство, что здесь будет поинтереснее. Все лучше, чем долго и нудно обсуждать проблемы моего издателя и детали нового контракта. Вы, наверное, хотите, чтобы я не объяснял причины.
– Если вас не затруднит.
– А жаль, – сказал Грегори, направившись к двери. – Я бы с радостью сказал, что не могу приехать в Лондон, так как меня подозревают в убийстве. До свидания, коммандер. Если я вам еще понадоблюсь, вы знаете, где меня искать.
19
День для команды закончился так же, как и начался: совещанием в коттедже Святого Матфея. Но сейчас они находились в более удобной из двух комнат, расположившись на диване и креслах за последней на сегодня чашечкой кофе. Пришло время оценить, как продвигаются дела. Уже проверили, когда и откуда звонили миссис Крэмптон. Ей звонили из коридора, с аппарата у гостиной миссис Пилбим, рядом с которым установлена коробка для пожертвований.
Звонок был сделан в 9.28. Еще одна улика, и очень существенная. Это доказывало то, что они подозревали с самого начала: убийца был одним из обитателей колледжа. Пирс резюмировал:
– Если мы правы и на мобильник архидьякона позже звонил именно этот неизвестный, тогда все, кто был на службе, вне подозрений. Остаются: Сертис с сестрой, Грегори, инспектор Джарвуд, Пилбимы и Эмма Лавенхэм. Предположу, что доктора Лавенхэм никто из нас серьезно не подозревает, и еще не принимаем в расчет Стэннарда.
– Не совсем так, – вмешался Дэлглиш. – Задерживать мы его не вправе, и я почти уверен, что он понятия не имеет, как умер Крэмптон. Но нельзя быть на сто процентов уверенным, что он здесь ни при чем. Он, конечно, убрался из Святого Ансельма с глаз долой, но забывать про него не стоит.
– Есть еще кое-что, – сказал Пирс. – Арбетнот пришел в ризницу ровно ко времени начала службы. Об этом рассказал отец Себастьян, который, естественно, не понял, что это важно. Мы с Роббинсом проверили, сэр. Мы оба пробежали от двери в южную галерею и пересекли двор за десять секунд. Он мог успеть сделать звонок и к девяти тридцати добраться до церкви.
– Разве это не рискованно? – задумалась Кейт. – Его могли увидеть.
– В темноте? При таком тусклом освещении, как в галереях? Да и кто мог его увидеть? Они были в церкви. Не так уж и рискованно.
– Я считаю, рановато исключать тех, кто был в церкви, – сказал Роббинс. – А может, у Каина был сообщник. Откуда мы знаем, что преступление совершил один человек? Те, кто пришел в церковь до девяти двадцати восьми, не смогли бы сделать звонок. Но это не означает, что один из них не мог быть замешан в убийстве.
– Тайный сговор? – сказал Пирс. – Да, такое возможно. Там было достаточно людей, которые ненавидели жертву. А может быть, это дело рук мужчины и женщины. Когда мы с Кейт опрашивали Сертисов, было очевидно, что они что-то скрывают. Эрик так вообще трясся от страха.
Единственным подозреваемым, кто сказал хоть что-то интересное, оказалась Карен Сертис. Она заявила, что в тот вечер ни она сама, ни ее брат не выходили из коттеджа Святого Иоанна: до одиннадцати смотрели телевизор, а потом пошли спать. Когда Кейт поинтересовалась, мог ли кто-то из них незаметно для другого выйти из дома, то получила такой ответ:
– Какой примитивный способ спрашивать, выходил ли кто-то из нас в грозу, чтобы прибить архидьякона. Ну так вот: нет, никто не выходил. И если вы думаете, что Эрик мог выйти из дома, а я бы не узнала, то это не так. Да будет вам известно: мы спали в одной постели. Сестра я ему по факту сводная, и даже если это было бы не так, вы расследуете убийство, а не инцест. А это вообще не ваше дело.
– И вы поверили, что она сказала правду? – спросил Дэлглиш.
– Чтобы в этом убедиться, достаточно было бросить взгляд на лицо брата, – объяснила Кейт. – Уж не знаю, предупреждала она его о том, что собиралась рассказать, или нет, но ему это явно не понравилось. Да и странно как-то… зачем она нам это вообще заявила?
С тем же успехом могла сказать, что из-за грозы оба почти всю ночь не спали, и так состряпать алиби. Положим, она из тех женщин, которые любят шокировать, но это не повод говорить про инцест. Если он вообще имеет место.
– Выходит, она чертовски старалась обеспечить алиби, – сказал Пирс. – Как будто эти двое думают наперед и сейчас говорят правду, потому что в конечном счете, возможно, должны будут опираться на нее в суде.
Веточку в комнатах Рафаэля Арбетнота в северной галерее криминалисты все-таки нашли, но больше ничего интересного. В течение дня Дэлглиш только уверился в своем изначальном предположении о ее значимости. Если теория верна, эта веточка несомненно окажется важным ключом, но он решил, что озвучивать свои подозрения сейчас было бы преждевременно.
