— И ври при первой удобной возможности, — добавил Рой.
В дверях появился надзиратель. Увидев его, Джош чуть не потерял сознание, но остальные даже не обратили на него внимания.
— Вижу, вы проголодались, ребята. — сказал надзиратель.
В камеру вошел зэк с двумя коробками пиццы. Положил их у изножья кровати и вышел.
Джеко нагнулся, открыл коробку и вытащил кусок.
— Холодная, — сказал он.
— Так ночь знаете какая холодная, — ответил надзиратель. — Да и орете вы так, что из коридора слышно. Можете чуть-чуть потише?
— Как скажете, вашу мать! — рявкнул Фентон, и надзиратель ушел под общее улюлюканье.
Льюис начал играть на гитаре. Мелодия оказалась неожиданно приятной. Джош не мог поверить, что Льюис так хорошо владеет инструментом. Каждая нота брала за живое. Фентон жестом пригласил Джоша сесть рядом с ним на кровать. Покачиваясь, Джош кое-как встал, покинул свое насиженное место рядом со Скважиной и уселся около Фентона.
— Хахаль моей матери постоянно колотил меня, — начал он и поведал Джошу слезную историю, иногда зло посмеиваясь над своим рассказом.
Джош сидел, повернувшись к Фентону лицом, время от времени кивал и улыбался в ответ на улыбку Фентона, но алкоголь полностью лишил его ощущения времени и пространства. Льюис, склонив голову над гитарой, перебирал струны и бормотал себе под нос слова какой-то песни. Никто не обращал на него внимания. Джош вдруг усомнился, что он на самом деле находится в тюрьме, в камере Фентона. Он вдруг перестал узнавать это место. И был ли он хоть немного достоин спасения? Ему вдруг показалось, что брат Майк сидит с ними и обнимает его за плечи. Скважина с удивлением посмотрел на него.
— Все в порядке. — Джош ответил на вопрос, который так и не был задан.
— Ладно, мы его получим, и что потом? — спросил Фентон.
Внезапно Джош понял, что Льюис перестал играть на гитаре и теперь все смотрят на Роя.
— Как только комикс окажется у нас. — заявил Рой, — мы выясним, что там сказано. Это будет нашим с тобой секретом, Билли. Вы, ребята, не обижайтесь. Затем некоторое время мы будем сидеть тихо и спокойно, будто ничего не случилось, а все это — одно большое недоразумение. Мы выждем время. Месяц, может, год. А потом возьмем то, что нам причитается, и станем очень богатыми. Мы все.
— Ты правда думаешь, они отдадут нам его? — спросил Джеко.
— Нет, не думаю, — ответил Рой. — Поэтому нам и нужно устроить большой кипеш.
— Давно пора, — согласился Льюис.
Он встал, взял гитару за гриф, размахнулся ею, как бейсбольной битой, и ударил о стену. Все пригнулись, когда в разные стороны полетели щепки. Льюис бил снова и снова, пока гитара не разлетелась на куски.
— Мать твою, — проговорил Джеко. — Ты так внезапно. Я чуть коньки от страха не отбросил.
Льюис ухмыльнулся, на лице выступила испарина.
— Давно хотел это сделать. Долбануть, как крутой рокер.
— У меня во рту щепки, — пожаловался Скважина.
— Ты что, сосал мой протез? — спросил Рой.
— Рой прав, — произнес Фентон. — Нам нужна большая встряска. Другого выхода нет.
— Вот и отлично, — сказал Рой. — Скоро мы вам это обеспечим.
— Когда? — спросил Счастливые Кости, вставая. Вид у него был возбужденный. Похоже, он был готов немедленно броситься в бой.
— Скоро, — отозвался Рой.
Рой старался вести себя спокойно, но Джош видел, что после выходки Льюиса он с трудом сдерживает себя. Рой поднял кружку.
— Так выпьем и будем наслаждаться жизнью, потому что совсем скоро, возможно, завтра, или послезавтра, или послепослезавтра, нам придется попрощаться с жизнью!
Все подняли кружки.
42
Следующим вечером я села за руль в сильном нервном возбуждении. Погода ухудшилась, дорогу покрывала толстая корка льда, и поездка до Дитмарша казалась почти непосильной задачей. Я настояла, чтобы Руддик тоже поехал туда. Хотела быть рядом, когда он передаст наркотики. Я не могла снова подвести Фентона, даже из-за снежной бури. Ссутулившись, сидела за рулем и всю дорогу, словно молитву святому Христофору
[7], повторяла: «Черт, черт, черт». Я выключила радио, чтобы полностью сосредоточиться и ни на что не отвлекаться.
Дорога была ужасной, и я с трудом удерживала машину на узкой колее между снежными заносами. На обочине я заметила пять автомобилей, брошенных своими владельцами. Некоторые почти полностью занесло снегом, другие были оставлены совсем недавно. Мокрый снег прилипал к лобовому стеклу и замерзал, закрывая обзор. С каждым разом «дворникам» было все труднее работать — иногда они залипали, а затем снова продолжали движение, словно кто-то подталкивал их. Когда вдалеке я увидела стены Дитмарша, то одновременно почувствовала страх и облегчение. Скоро все должно закончиться.
Зайдя внутрь, я сбила снег с ботинок. Ноги стали постепенно согреваться. Выложенный плиткой пол весь был покрыт стаявшим снегом, а воздух, как всегда, пропитан сильным запахом аммиака. Брайен Честер посмотрел на меня из-за своего стола. Я ожидала, что он по привычке начнет шутить по поводу того, как мало народу смогло добраться до работы и как не повезло ребятам, которым придется застрять здесь после смены. Но вместо этого Честер сказал, что Уоллес немедленно хочет меня видеть.
«Господи, — подумала я, — опять».
Неужели Уоллес поймал Руддика?
Я сказала себе: «Разворачивайся, садись в машину и уезжай». Но, помедлив секунду, поняла, что чувство долга действует на меня как сила земного притяжения. Я прошла через металлоискатель. Точка невозврата пройдена.
Стучась в дверь смотрителя, я внутренне приготовилась встретиться с человеком, которого пыталась похоронить. Ожидала увидеть мрачное и мстительное выражение лица. Но Уоллес неожиданно улыбнулся. Он сидел за столом и смотрел на меня так, словно с большим нетерпением ждал моего прихода. Напротив него со спокойным и несколько отстраненным видом сидел незнакомый мужчина. Он выглядел как модель с обложки мужского журнала, и по его внешнему виду я поняла, что он гражданский. Незнакомец был одет в брюки цвета хаки, стильный охотничий жилет со множеством карманов, явно не для охоты предназначенный, и хлопковую рубашку с расстегнутым воротом. Некоторые идиоты любят наряжаться подобным образом для визитов в тюрьму. Уоллес предложил мне сесть на третий стул. Теперь мы с этим модником напоминали учеников, которые ждут в гости президента, а Уоллес — наш директор школы.
— Кали, это Барт Стоун, журналист из «Пресс таймс».
Если бы он назвал этого человека Санта-Клаусом, это вызвало бы у меня меньше удивления. Нас посетил сам Барт Стоун.
