Здравствуй, Джек!
Пожалуйста, напиши сразу, как только получишь письмо. Я так за тебя беспокоюсь! Я знаю, ты мне не веришь, но я правда тебя очень люблю. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь приехать ко мне. Что случилось с Уильямсом? Отец переживает, что его схватила полиция.
Пожалуйста, ответь как можно скорее.
Твоя навеки,
Вивиан
Я несколько раз перечитал текст, чтобы запомнить, разорвал листок и спустил обрывки в унитаз. Потом прошел на кухню, присел за столик и написал ответ.
Здравствуй, Вивиан!
У меня все замечательно, дела идут отлично. Я даже снова занимаюсь с Сюзан. Ты ведь помнишь ее? Передавай привет папе. Уильямс? Боюсь, здоровье его ухудшилось. Скажи полковнику, пусть подыскивает замену, например, в клетке с обезьянами в гаванском зоопарке. Там вполне возможно найти кого-нибудь для подобной работы. Сообщай о себе, но только не по телефону: полиция, возможно, еще не закончила со мной.
Люблю,
Джек
Когда все успокоилось и никто не приходил убить или арестовать меня, я решил съездить в Нью-Йорк, пока в Майами не начался сезон и на меня не навалилась работа. Я собрался ехать на машине. Конечно, можно было лететь, но я хотел почувствовать расстояние. Я не был там уже пять лет, и, хотя едва ли кто-нибудь назовет Нью-Йорк священным городом, любое место священно, раз ты там родился и туда полетит твоя душа после смерти. У меня действительно есть ощущение, что, когда придет мой час, моя душа отправится в Нью-Йорк, но сейчас я ехал по делу. Я направлялся домой. Путешествие отняло больше времени, чем я рассчитывал, потому что примерно в центре штата Джорджия «тандерберд» сломался. Это задержало меня на день, но я не волновался. Стоял ранний сентябрь, и большинство клиентов — все как один богатые путешествующие сволочи — еще не вернулось в город.
Несмотря на то что «тандерберд» продолжал упрямиться, я прибыл в Нью-Йорк в восемь вечера в пятницу, попав в грозу, достойную Майами. Поселившись в мотеле в Квинсе, я пообедал в круглосуточном греческом ресторанчике, который знал еще с прежних времен, а потом заснул, наблюдая по телевизору, как «Ракеты» дают хорошую взбучку «Дельфинам» в предсезонном матче. Некоторые вещи никогда не меняются.
Следующий день я провел, навещая старых друзей по колледжу и по службе в полиции. Я отправился в Уэст-Виллидж в бар под названием «Чонсис», где полицейские и пожарные постоянно собираются, сидят у стойки и непременно выпивают по лишнему стакану. Все старые знакомые по-прежнему были там и встретили меня как блудного сына. Бармен до сих пор помнил меня, а это хороший знак. И все же, выйдя вечером из бара и пройдясь по тому, что осталось от Маленькой Италии, я окончательно понял, что мое место больше не здесь. Конечно, всегда можно вернуться домой. Только оставаться там слишком долго уже нельзя.
Я еще побродил по Манхэттену в поисках Нью-Йорка, который я знал, но он ускользал от меня. Он все время был где-то рядом, казалось, вот-вот почувствуешь знакомый запах, завернув за угол. Большинство заведений все так же работало. И шум остался прежним, и толпы народа, и вечные голуби, но почему-то я чувствовал себя привидением. Я много ходил пешком. Ходил и предавался ностальгии, но не мог найти того, что искал, и под конец ощутил себя предателем. Я направился в центр, на Пятьдесят девятую улицу, где начинается Центральный парк, повернул на восток и догулял до отеля «Плаза». Присел на краю фонтана и принялся наблюдать за прохожими. Через какое-то время я пришел к заключению, что здесь людей слишком много. Вскоре на одного станет меньше.
На следующий день я снова надел костюм цвета хаки и единственный приличный галстук и поехал на бульвар Квинс, в райончик под названием Ямайка. Оставалось последнее неоконченное дело. Я нервничал и немного побаивался. Внутренний голос твердил, что я поступаю глупо. Говорят, не буди лихо, пока спит тихо, но может, бывает лихо, которое надо разбудить, когда оно уже достаточно проспало. Я не был уверен, но продолжал двигаться к цели.
Полицейского, которого я застрелил, звали Эдвард Стюарт. Хорошее английское имя, звучит по-королевски, но Стюарт был чернокожим. Когда я убил его, ему уже исполнилось двадцать девять, и он вырос в том же районе, где погиб. Меня предупреждали, чтобы я не ходил на похороны, но, будучи самим собой, я все равно пошел и получил взбучку от пяти или шести его родственников. В ней участвовал к тому же один белый, тоже полицейский, решивший, что я ему не нравлюсь. В этой драке объединились две расы, наглядный пример того, что люди могут работать вместе. Я даже не очень сопротивлялся. Старался только, чтобы не побили слишком сильно. Подробных воспоминаний об этом торжественном вечере у меня не сохранилось, знаю только, что в конце концов меня отвез домой один из братьев Эда Стюарта. Через несколько недель я покинул город.
Я узнал телефон и адрес Стюартов в справочном бюро и позвонил из автомата у заправки «Шелл» на Ямайка-авеню, в душе надеясь, что никого нет дома и я смогу вернуться в Майами с трусливым чувством выполненного долга. Существовали вполне серьезные причины не встречаться с вдовой человека, которого я убил. Два года не такой большой срок, невозможно сказать, насколько сильно изменилась ее жизнь. Каков бы ни был ответ на этот вопрос, я все равно явился бы печальным напоминанием об ужасных временах. Меня также беспокоил еще один вопрос. Весь этот долгий, тяжелый, мучительный путь я проделал ради Бет Стюарт и ее сына или ради Джека Вонса?
Ответил ребенок, и я чуть не повесил трубку, но потом услышал чужой голос, осведомившийся, дома ли миссис Стюарт. Мальчик позвал мать, и обеспокоенный женский голос спросил, кто звонит. Я представился, и парнишка выкрикнул мое имя так громко, что мне стало не по себе. Наступило такое долгое молчание, что мне показалось, будто я никогда не дождусь ответа, затем послышались шаги.
— Здравствуйте. Кто это? — спросила Бет Стюарт.
— Джек Вонс, — произнес незнакомый голос.
— Чем я могу помочь, мистер Вонс?
— Я приехал на несколько дней. Я хотел узнать, могу ли зайти.
— Зачем?
— Послушайте, я проделал долгий путь, чтобы отнять у вас всего пару минут.
— Зачем? Снова извиниться? Мистер Вонс, послушайте. Я только что положила цветы на могилу мужа. Что тут еще скажешь?
— Я знаю, — ответил я. — Я видел их: желтые розы. Я положил свои рядом.
Бет Стюарт глубоко вздохнула.
— Хорошо, мистер Вонс, — сказала она. — Приходите.
Бет Стюарт встретила меня у двери своего домика на обрамленной деревьями улице. На лице ее застыло подозрительное выражение. Это была высокая, красивая женщина чуть старше тридцати с высоким лбом и ясными, умными глазами. Судя по одежде, она собиралась в церковь. Она пригласила меня в маленькую тесную гостиную. В черном шезлонге напротив телевизора угнездился футбольный мяч. Я поднял его, сел и огляделся. На стенах висело множество фотографий, но вряд ли вид изображенного на них человека наведет меня на радостные мысли. Вместо этого я принялся рассматривать футбольный мяч, чтобы куда-нибудь спрятать взгляд.